Тайный дневник Лолиты

– Ты не подумай, что мне жалко, – продолжал Лаврентий. – Хоть я к тебе ни любви, ни уважения не питаю, но ты дала мне жизнь, и я тебе обязан. Поэтому я создал для твоего проживания комфортные условия. Но большего ты не получишь. И отказываю я не из жадности. Просто погубят тебя деньги. Сопьешься окончательно. Или дружки тебя прибьют из-за них. Так что живи, как живешь, если лечиться не хочешь. Надумаешь, милости прошу. Найду лучшего специалиста.

Мать, конечно, была разочарована, но мысли о доме в деревне и о шубе ее грели. Думала, ей норковую привезут. А оказалось – мутоновую, но добротную, до полу, да с песцовым воротником. Именно шубу она продала первой. Потом в ход пошла бытовая техника, посуда, занавески. Женщина все готова была спустить, только бы Васечка с ней оставался…

О да, Вася снова объявился! От каких-то общих дружков узнав, что у его давней полюбовницы сын миллионер и она теперь в золоте купается, он быстро ее нашел. В ноги упал, чтобы простила за последнюю измену, признался в вечной любви, она и оттаяла. Напоила, накормила, приютила. Сначала шиковали на пенсию, затем распродавали лекарства и еду, что регулярно завозил ассистент сына. Когда этого стало не хватать (к собутыльникам матери прибавились Васины), дошла очередь до той самой шубы и прочего. За полгода все было спущено. Остались квартира да дом. Вася подал идею продать однушку и переехать в деревню, где жизнь дешевле. Да вот незадача! Квартира была записана неведомо на кого. Как и дом.

Вот тогда-то мать и совершила самую большую глупость – явилась к сыну не одна, а с Васей. Лавр как увидел их на пороге, так сразу указал на дверь. Слова просителям не дал сказать. Кликнул телохранителей, и те их под белые рученьки вывели вон. После этого мать перестала получать посылки, и из квартиры ее через пару месяцев поперли. Вернулась она в общагу с единственным своим сокровищем, Васей.

Два года мать не беспокоила Лаврентия. Как жила, он не знал. Один раз какая-то скандальная газетенка опубликовала статью «Бомжиха, мать олигарха», где в ярких красках описывалось ее жалкое существование. Но после того, как редакция издания сгорела на следующий после выхода номера день, публикаций не повторялось. Лаврентий забыл о своей родительнице на долгое время.

Она объявилась неожиданно. Явилась под двери офиса (внутрь ее не пускали), а когда Лаврентий вышел на улицу, схватила его за руки и закричала:

– Спаси его, сынок! Спаси, пожалуйста!

– Кого? – не понял Кондрашов, брезгливо отстранившись. От матери воняло перегаром и немытым телом.

– Васю! Он умирает!

– Допился, значит.

– Не от вина. Ему ногу отрезало поездом. По колено. У него заражение крови! – рыдала мать. – Помирает он… Спаси!

Лаврентий отмахнулся от нее, сел в машину и уехал. Потом, правда, жалел…

Жалел, что не поехал в больницу, чтобы посмотреть, как Вася подыхает.

Он умер на следующий день (помочь ему Лаврентий не смог бы, даже если б захотел), тогда же мать снова явилась под двери офиса, орала, обзывала сына убийцей, проклинала. Но через неделю уже пришла просить денег. Причем поджидала Лаврентия не у входа, там были камеры и ее мгновенно гнали, а в отдалении. Чтобы не шуганули!

Лаврентий ничего ей не дал. И снова был осыпан проклятиями.

Подобные сцены повторялись где-то раз в квартал. Могли бы, наверное, и чаще, да Кондрашов часто бывал в разъездах.

«В психушку ее, что ли, сдать? – в который раз подумал Лаврентий. – Или просто запереть в каком-нибудь доме под присмотром медсестры да охранников? – И опять же не впервой дал себе зарок: – Еще раз появится, точно закрою где-нибудь…»

И Кондрашов, отбросив все мысли о своей родительнице, направился в обеденный зал ресторана. Он уже предвкушал трапезу из шести блюд: супа, двух салатов, двух вторых и одного десерта. Кондрашов так много заказывал не потому, что был обжорой, просто в этом дорогущем ресторане для гурманов подавались мизерные порции. Тарелки огромные, а порции маленькие. На один зуб. Даже после шести блюд Лаврентий уходил из ресторана с чувством легкого голода. Но это, говорят, хорошо, полезно…

– Господин Кондрашов, добрый день, – поприветствовал Лаврентия метрдотель, оторвавшись от стойки и кинувшись вслед за клиентом. – Не передать, как мы рады, что вы к нам снова заглянули…

– Привет, – бросил на ходу Лаврентий.

Он терпеть не мог лизоблюдов, пусть и профессиональных. А вот с теми представителями обслуживающего персонала, что вели себя доброжелательно, но с достоинством, мог запросто потрепаться за жизнь. В этом ресторане у него был «свой» официант. Отличный парень по имени Эдик. Он как раз обслуживал его любимый столик в укромном уголке. Из этого уголка прекрасно просматривался зал, и если Кондрашов видел знакомого из числа приятных людей, махал ему, если же из категории неприятных, скрывался за колонной.

– Пришли Эдика, – распорядился Лаврентий, не глядя ткнув в направлении «своего» столика, – я пока руки помою…

– Мне очень жаль, но ваш столик занят. Не соблаговолите пройти за другой, не менее удачно расположенный?