Тайный год

Лешук, Григорьев Матюша,

Григорьев Мещанко, Григорьев

Микифорко, Григорьев Митка,

Григорьев Михайло, Григорьев

Олёша, Григорьев Олёшка,

Григорьев Ондрюша, Григорьев

Онтонко, Григорьев Офонка,

Григорьев Пётр, Григорьев

Сенка, Григорьев Соловко,

Григорьев Тренка, Григорьев

Третьяк, Григорьев Фадейка,

Григорьев Федко, Григорьев

Филка, Григорьев Шарапко,

Гриденков Гаврило, Гриденков

Кузма, Гришин Ерёмка,

Громоздов Первуша, Губарев

Семейка, Губастого Иван,

Губастого Митя, Гунин Девятко

Семёнов сын…

Синодик Опальных Царя

6 июля 7076 года:

Отделано 369 человек и всего

отделано июля по 6-е число.

«Дело» И.П. Фёдорова:

Андрея Зачесломского,

Афанасия Ржевского, Фёдора,

Петра, Тимофея Молчановых

Дементиевых, Гордея

Ступишина, Ивана Измайлова,

князя Фёдорова сына Сисеева,

Ивана Выродкова и детей его

Василия, Нагая, Никиту, дочь

его Марью, внука Алексея,

да два внука, да Иванову

сестру Федору. Да Ивановых

братьев Ивана Выродкова:

Дмитрея, Ивана, Петра детей

Дмитриевых, Веригу, Гаврилу,

Фёдора, да двух жён: дочь его да

внука Выродковых же, 9 человек.

Ширяя Тетерина и сына

его Василя, Ивана, Григоря

Горяиновых Дементьевых,

Василя Колычова, Андрея,

Семёна Кочергиных, Фёдора

Карпова, Федора Заболоцкого,

Михаила Шеина, князя

Володимера, князя Андрея

Гагариных, Афонасия,

Молчана Шерефединовых,

Ивана, Захария Глухово,

Ивана Товарыщова, Фетку

Бернядинова, Михаила

Карпова, Фёдора, Василия

Даниловых детей Сотницкого,

князя Данилу Чулкова

Ушатого, князя Ивана, князя

Андрея Дашковых, Григория,

Семёна Образцовых, Афонася

Обрасцова, Молчана Митнева,

князя Фёдора, князя Осипа,

князя Григория Ивановых, детей

Хохолкова Ростовского, Роудака

Бурцева, Михаила Образцова

Рогатого, Иосифа Янова,

князя Александра Ярославова,

Василия Мухина, Петра

Малечкина, Ивана Большого,

Ивана Меньшого, Василя

Мунтовых Татищевых, князя

Фёдора Несвицкого, Дмитрея

Сидорова, Утоша Капустина,

князя Андрея Бабичева, Карпа

Языкова, Матфея Иванова

Глебова, Фёдора, Ивана

Дрожжиных, Андрея, Григория

Кульневых, Ивана, Третяка,

Ивана, Григория Ростопчиных,

Ивана Измайлова, Семёна,

Ивана, Фёдора, Елизара, Ивана

Каменьских.

Глава 4. Дрянь Господня

Постепенно он отстал от опийного зелья: пришёл день, когда не дали ни крошки ханки, вместо этого по совету чародейца Бомелия обманом опоили крепким сонным отваром и привязали к постелям, чтобы во сне перенёс самое болезное. Спал без просыпу дня два, а потом начал приходить в себя.

Но чем больше здоровел телом, тем больше дух его впадал в панический бесперебойный страх – страх всего и перед всем. Сердце закатывалось под самое горло, мороз лил по костям, в зобу спирало – не продыхнуть. И не было вокруг никого, кто мог бы помочь, ободрить, выявить сочувствие – все только смотрели либо ему в руки, либо себе под ноги. И Федьки Шишмарёва, любимого рынды, весельчака и скосыря, всё не видать из Польши, куда был послан присматривать за послами, а также разузнать поближе, что за человек будущий король Стефан Баторий, – зело, говорят, лют и охоч до наших городов. И Родиона Биркина нет. И Нагие забыли. Даже Годунов носа не кажет…

А ныне с утра начались страстные шёпоты за спиной: обжигали шею, облетали голову, вползали в уши, вылезали изо рта: «Госссподди, помилуй мя, грешшшшнаго…» И никак не расслышать связных слов, одно змеиное шипение: «Шшшш… Шшшш…» Уверен был, что это ссорятся его ангелы, хранитель с губителем. И втягивал лысую голову в плечи, закрывался периной, безнадёжно ожидая рокового конца их ссор.

И целый день так было. За окном рокотал гром, небо тужилось, но дождём не испускалось. Засыпал и просыпался – шёпоты возникали и пропадали.

А к вечеру, под серый свет из слюдяных окон, что-то страшное начало вспучиваться в послеобеденном сне (во снах он всегда был мал, слаб и беспомощен). Росло и розовело, пухло и рдело, как вымена той поросой свиньи, кою они с кремлёвскими ветрогонами когда-то умудрились затащить на башню и скинуть оттуда, а потом, со свистом и улюканьем сбежав вниз, рассечь у подыхающей хавроньи брюхо, выволочь гадостные зародыши и растоптать их до праха.

Особо буйствовал Клоп. Мрачный и широкий, с вывернутыми губами, сын мясника Сытного приказа, он прибился к шайке князевых детей и, зная о своей ущербности смерда, жестоковал более других, желая себя показать, никому спуску не давая и воруя у отца разные ножи и топоры, тут же пускаемые в ход и проверяемые на какой-нибудь живности, будь то скот или человек. Злобы Клоп был лютой, но при молодом царе оседал на задние лапы, всем своим видом показывая покорство, в коем, однако, имелись сомнения – с ним надо держать ухо востро.

Да, не только та поросая свинья, но и многое другое из тварей бессловесных было скинуто с башен и стремнин. Первую кошку сошвырнули вниз, чтобы узнать, правда ли, что кошки всегда падают на лапы. Но какое там! Башня высока! Кошка лежала на боку, щеря клычки в посмертном оскале. Потом затащили чёрную собаку (что давеча являлась с того света с колокольцем), сбросили, она и гавкнуть не успела, но на земле ещё дышала, отчего Клоп перепилил ей шею огромным ножом-пальмой из мясобойни.