Тайный год. Неизвестный дневник священника

Каждая запись является попыткой осознать свое «я», стремлением понять Отчую волю о человеке, о мире, о последних судьбах земли. Одновременно с этим автор стремится понять взаимоотношения между тремя Ипостасями Св. Троицы, а также передать свое преклонение перед Христом, перед Его любовью и дарами, которыми окружен человек на протяжении своего земного пути. Преклонения автору мало, он пытается войти в глубины творческого замысла Промысла о путях человека в истории и «тает» от восторга перед высшей волей. Потому как та заключается в приклонении неба к земле: введении небесных начал в плоть твари и земного устроения с тем, чтобы сделать последнее преддверием Царства вечности, а каждого человека – отражением Самого Сына Божьего в Его славе.

Только в таком виде, в соединении через подвиг Христа человеческой природы с божественной, автор готов принять все мироздание, весь замысел Творца, всю историю как путь, имеющий своей целью восстановление Адама. Для архимандрита дело Христа является осью бытия, вокруг которой вращаются все его внутренние и внешние интересы. Монах пытается хоть в малейшей мере коснуться этого «всеспасительного» действа. В такой сопричастности к нему он черпает силы для жизни, а значит, для покаяния, радости и благодарения.

Каждая запись является для автора некоторым психическим и интеллектуальным механизмом по разогреванию смирения, благоговения перед чудом божественного снисхождения и очистительного внутреннего плача. До тех пор пока этот невидимый, но внутренне осязаемый автором механизм не срабатывает, он находится на грани смерти и уныния. Но вот в сознании проскакивает духовная искра, мотор чувства заводится, запуская процесс живой сопричастности к замыслу Бога. Внутри этого процесса автор получает возможность припасть к ризам Христа и из этой точки преклонения перед Сущим смотрит на мир, на себя, на вселенную, на все проблемы бытия.

…Одна из первых проблем, всегда важных для о. Спиридона, затрагиваемых им и на страницах данного текста, – это вопрос педагогический. Как воспитать сознательного участника христианской жизни? Многолетний опыт работы миссионером говорил о том, что без деятельных членов Церкви невозможно излечение ее от исторического паралича, о котором упоминал еще Достоевский, невозможна полнота церковного служения, невозможно и возрождение родины. Отец Спиридон хорошо знал, как слабо выполняли свою педагогическую миссию его коллеги по духовной корпорации. Об этом с негодованием он упоминал в своих изданных книгах. К середине 1920-х за его плечами стоял и новый опыт соприкосновения с нерадивостью клириков в условиях преследований за веру. Он также наблюдал массовое отпадение от Церкви народа, еще недавно заполнявшего храмы.

Для архимандрита непреложна следующая истина: без религии невозможно нравственное воспитание народа:

«Религия… везде нужна как единственно-исключительное живое творческое начало… К сожалению, в наше время и особенно в нашей разнузданной и проросшей всякими соблазнами и преступлениями стране о религии… никто не думает. В наше время среди православного мира религии нет места ни в материнстве, ни в воспитании детей, ни даже у духовных родителей, у священников. Скажу правду, у нас в России редкая жена священника обвевает колыбель своего ребенка религиозным дыханием молитвы или даже осенением крестным знамением, отчего сплошь и рядом получается такое явление: отец священник, а сын форменный безбожник»[10].

Этому наблюдению миссионера трудно что-либо возразить, тем более в плане эмпирических наблюдений над происходившим со страной сползанием в бездну. Но следующее замечание автора вызывает удивление крайностью своего подхода:

«Беру смелость думать, что дети-безбожники у священнослужителей являются печальным результатом зачатия их или непосредственно до литургии, или тотчас после литургии, или под праздник, или великим постом. Вы смеетесь?! Смеяться над этим нельзя: этот факт неопровержимо свидетельствует о себе самом; а поэтому о нем нужно скорее плакать, чем смеяться»[11].

Во всем этом пассаже характерна сосредоточенность на контроле над настроением человека, на культивировании у него чувств и психологических состояний, но не на цельном, разностороннем подходе к проблеме воспитания детей и христианской личности. И это типично для российского обывателя той эпохи. Массовый человек скорее заботился о том, чтобы росту ребенка не помешал «сглаз», чем о том, чтобы окружать того по мере взросления всесторонней духовной и интеллектуальной поддержкой.

Автор высказывается против «естественного зачатия» как чисто животного акта, недостойного призвания человека. Из животного соития рождаются только животные, преступники и просто нелюди, «дегенераты». Он ссылался на свидетельства своих бывших подопечных, уголовных преступников и босяков: «Сеяли нас блудники, а пожали прелюбодейцев». Соответственно и в народе от таких рождений понижается мораль.