Тайный грех императрицы

И вот вскорости невеста радостно писала матери: «Как только мы остались в комнате одни, он меня поцеловал, а я его. И теперь, думаю, так будет всегда!»

Разве она могла знать, как жестоко ошиблась?!

Наконец настало время ее сестре уезжать. После горестных прощаний Фредерика села в экипаж, но Луиза... нет, Елизавета, уже Елизавета вскочила в карету к сестре, последний раз поцеловала ее, выпрыгнула вон и бросилась бежать прочь. Когда ее нагнали перепуганные фрейлины, она уже справилась с собой: подавила слезы и медленно направилась к дому со спокойным выражением лица. Она хорошо умела скрывать свои чувства, и за это многие впоследствии будут считать ее холодной и бессердечной.

Как замечательно, что от нее не требовалось невозможное: скрывать свои чувства к жениху! Луиза радостно писала матери: «Счастье моей жизни в его руках, и если он перестанет любить меня, то я буду несчастной навсегда. Я перенесу все, но только не это!»

И здесь она ошиблась...

Луиза, которая теперь звалась Елизаветой, не могла бы назвать день, когда поняла, что ожидание любви, готовность к ней никогда не перейдет в любовь. Днем им было легче – они вели себя как просто друзья, к тому же, приходилось соблюдать некий декорум под взглядами придворных. А ночи... ночи приносили печаль и стыд, потому что юные супруги не знали, что им делать друг с другом и со своими собственными незрелыми, не искушенными в желаниях телами. В огромной постели под величественным балдахином Елизавета и Александр старались держаться как можно дальше друг от друга, и постепенно между ними нагло улеглось Разочарование. Нагрело себе местечко. Устроилось надолго...

Навсегда.

Может быть, все еще и уладилось бы, кабы каждого из них не подстерегали со всех сторон искушения, кабы придворная жизнь не мучила ревностью неокрепшие, не умеющие любить души. Платон Зубов, молодой фаворит императрицы Екатерины, смотрел на Елизавету с нескрываемым вожделением. Что с того, что она никогда не подавала ему повода, что боялась его и старалась избегать? Александр ревновал и дулся, держался с ней холодно, упрекал в том, в чем упрекать не следовало, а то и вовсе замыкался в высокомерном, молчаливом презрении. Это оскорбляло его юную жену, она ощущала себя непонятой, заброшенной. Разве удивительно, что ее потянуло к Адаму Чарторыйскому, оказавшемуся всего на несколько лет старше ее мужа, но при этом такому опытному, умному, понимающему, чуткому... такому ослепительно-красивому? И он был влюблен, безумно влюблен в Елизавету, все в ней восхищало его: каждый ее шаг, каждый вздох, звук ее голоса, смех, фигура, глаза... Он прямо-таки светился при встрече с ней, в то время как Александр всем своим обликом выражал неистребимую скуку. Однако Елизавета была верной женой, поэтому даже мысль о том, чтобы ответить на нескрываемую страсть прекрасного Адама казалась ей кощунственной. Елизавета – великая княжна! Будущая императрица! Что с того, что великая Екатерина никогда не скрывала своих любовников? Она незамужняя женщина. Она повелительница, которая устанавливает законы и задает тон жизни. Ей можно все! Елизавета же не должна и думать об этом? А вдруг ухаживания Адама станут кому-то известны? Впрочем, о них и так уже говорят. Но Елизавете нечего стыдиться, она не виновата перед мужем.

Постепенно Елизавета начала понимать, какое странное существо досталось ей в супруги. Александр казался колоссом на глиняных ногах. Он был совершенно в себе не уверен. И при этом постоянно тщился убедить окружающих, что более уверенного человека не существует. Он был весьма любезен с женой, но при том не переставал ее обманывать. Таких мужчин французы называют papillon – мотылек. Об их любовных похождениях говорят: «Il virevolte comme un papillon» («Он порхает, как мотылек»). Александр именно что порхал, легко перелетая от одного увлечения к другому, легко одерживая победу – но не пользуясь ее плодами. Его интересовали только цветы. Он мог ухаживать за несколькими женщинами сразу, причем с каждой был искренен. Ходили слухи, что он невероятно увлекся прекрасной Луизой Прусской, и его чувство оказалось взаимным. А еще говорили, что Александр сознательно и расчетливо, во имя союза с Пруссией, свел с ума эту синеглазую, с великолепными, пышными пепельными волосами, красавицу, обделенную общением с поистине умными и обольстительными мужчинами. В конце концов, прусская государыня настолько увлеклась молодым русским императором, что делала ему некие авансы. Настолько щедрые, что Александр по ночам накрепко запирал двери в свои апартаменты, чтобы, не дай бог, не впасть в искушение и не согрешить.

И все-таки он грешил, да еще как!..

* * *

– Ваше величество, у вас превосходное платье, которое еще лучше оттеняет вашу нежную красоту! – повторила Мария Нарышкина. – А как оно облегает вашу тоненькую фигурку! А я, бедная, принуждена теперь носить только широкие балахоны и ходить распустехой. Я беременна! А поскольку мы с вами знаем от кого, неудивительно, что я считаю себя самой счастливой на свете!