Тайный канал

В 1990 году, когда одновременно и бурно протекали два процесса: распад Советского Союза и становление объединенной Германии, начались преследования бывших лидеров ГДР и ее главы — смертельно больного Эриха Хонеккера. Скоро он оказался за решеткой с перспективой остаться там пожизненно. Осведомленность в решении судьбы Гесса не дала возможности избежать навязчивой параллели. Дьявольская фантазия рисовала дьявольскую картину: Гесса не постигла трагическая смерть 17 августа 1987 г. в берлинской тюрьме Шпандау. Волею судеб он прожил еще три года, и тогда убежденный коммунист, долгие годы боровшийся с национал-социализмом, и не менее убежденный национал-социалист, свирепо ненавидевший коммунистов, оказались в одинаковой ситуации, а благодаря усердию какой-либо администрации могли очутиться даже в одной тюрьме.

Слава Богу, этого не произошло. Р. Гесс ушел из жизни, не испытав на себе и части ненависти, которая была вылита на Э.Хонеккера через прессу. Когда толпа ослеплена злобой, о вкусах говорить не приходится.

В одной из газет тогда мне бросилось в глаза письмо читателя, предлагавшего выпустить рулоны туалетной бумаги с изображением Хонеккера. Возможно, какой-нибудь туалетно-бумажной фирме эта идея принесла бы доход. Но, к счастью, предприниматели больше, чем газета, заботились о своем престиже и на призыв не откликнулись.

С убеждением, что история повторяется не только в виде фарса, но и в виде драмы, я в конце нового, 1992, года обратился к президенту ФРГ Рихарду фон Вайцзекеру с просьбой об интервью. Главный вопрос, как казалось, был упакован «хитро» среди других.

«В семидесятые годы советское руководство допустило ошибку, воспрепятствовав освобождению нацистского преступника Рудольфа Гесса из тюрьмы Шпандау. Существует, безусловно, разница между осужденным Нюрнбергским трибуналом и еще не представшим перед судом. Но возникает тем не менее вопрос, не допускает ли теперь немецкое руководство в случае Хонеккера аналогичной ошибки? Старость и болезнь, пояснял я свой вопрос, ограничивают юридическое искупление политической вины».

Хитрость не удалась. Вежливый голос помощника президента объяснил по телефону, что президент, к сожалению, перегружен работой. Собственно, этого следовало ожидать. Не мог же помощник сказать, что его шеф бездельничает. Такого с президентами вообще не бывает.

И все-таки меня не покидала надежда, что где-то в немецком руководстве должны быть разумные государственные деятели, которые не захотят повторить ошибок советских лидеров. Я не ошибся. Ни те, кто был в Германии ответственен за высокую политику, ни те, кто вершил высшее немецкое правосудие, не стали брать на себя греха и позволили Хонеккеру умереть на свободе, а прах его похоронить на родине.

Эмоции, как всякая эфемерная, нематериальная субстанция, улетучиваются быстро. Дела остаются. Пройдет совсем немного времени, и наверняка даже самые ярые нынешние сторонники решительных мер будут признательны им за проявленный гуманизм и мудрость.

Преимущество сумасшедших

Звонок из Министерства обороны вызвал нечто близкое к ностальгии. Из трубки пахнуло временами армейской службы. Не дожидаясь вопросов, голос представился полковником, назвал свое имя, а также вопрос, по которому связался со мной.

— Министр обороны примет вас завтра в 16 часов 15 минут.

Не догадываясь, что я еще совсем юным офицером обегал все здания «советского Пентагона» на Гоголевском бульваре, полковник подробно объяснил мне, как и куда следует подойти, пообещав ждать меня у главного входа в шестнадцать ноль-ноль.

Мне вспомнился преподаватель в военной академии, который постоянно повторял, что нули должны считать бухгалтеры, военным же не следует засорять речь словами, содержащими нулевую информацию. Наверное, полковник учился в другой академии…

Ровно в шестнадцать я встретился перед указанной дверью с человеком в полковничьих погонах, среднего роста, средних лет, нормального телосложения, но с повышенной амбициозностью.

Не знаю, что сказал, предваряя мой визит к министру обороны Андропов, но принимали меня отнюдь не как коллегу из «соседнего» ведомства. Все было обставлено так, словно я представлял из себя какое-то суперзаконспирированное лицо. Атмосфера моего посещения более всего напомнила мне визит к Мильке.