Тайный канал

Андропов понял намек, и в ту пору, когда президент Картер был переизбран, а договор ОСВ-2 завис в воздухе, он поинтересовался как-то, стоило мне вернуться после очередного визита к Громыко:

— Ну как? Разобрались вы с Андреем Андреичем с американскими ключами, или будем их и впредь искать в провинциальной Европе?

Я относился к этому взаимному «покусыванию» гигантов через мою голову совершенно спокойно, воспринимая их как слабые отголоски «былых битв».

Несмотря на саркастические приветствия, напутствовал меня Громыко в конце встреч, как правило, весьма добросердечно:

— Передайте Шмидту, что мы не станем использовать против немцев превосходства, которым не обладаем.

После чего произносил традиционно-назидательную фразу, от удовольствия скашивая рот в сторону еще больше обычного:

— И попросите канцлера не подгонять нас! Вот закончим с американскими стратегическими делами, тогда и займемся немецкими тактическими… Делать одновременно два дела — значит не сладить ни одного. Знайте, у. охотников есть мудрость: нельзя охотиться и собирать грибы одновременно, вернешься домой ни с чем.

Время шло быстро, а события развивались медленна Вся страна сползала в какую-то спячку. Начиналось время, позже довольно точно названное «периодом застоя». Эту загадочную летаргию вполне могли пережить русские, но никак не могли объяснить себе наши коллеги в Германии. Они ведь не знали поэтических строф, так просто открывавших тайну загадочной русской души: «Умом России не понять… В Россию можно только верить».

Вот как раз вера, на которой строились последние десять лет наши отношения с западногерманскими партнерами, теперь подвергалась серьезному испытанию.

Помимо политических и экономических причин, приведших страну к застою, была и причина сугубо личностного характера: недомогание Брежнева. Из «семейных источников» я знал, что Генеральный перенес инфаркт, из которого он физически понемногу выкарабкивался, но морально оправиться не мог.

Таким образом, круг замыкался: Генеральный не решал вопросов по состоянию здоровья, а те, кому силы вполне позволяли взять бремя ответственности на себя, с этим совсем не спешили из боязни быть заподозренными в том, что претендуют на первое место. Наверное, в России еще долго сохранится монархическая традиция хранить как важнейшую государственную тайну состояние здоровья высшего руководства и его главы, пусть даже в ущерб делу.

Чтобы хоть как-то объяснить трудно воспринимавшийся европейцами процесс «застоя», мы на свой страх и риск проинформировали Бара о перенесенном Брежневым инфаркте. Он отреагировал на это, как всякий нормальный человек, посчитав необходимым, со своей стороны, убедить канцлера телеграммой выразить Брежневу искренние пожелания скорейшего выздоровления. И только наша настоятельная просьба одновременно уведомить и наших близких о нашей безвременной кончине удержала Бара от этого искреннего и-благородного шага.

Приблизительно в то же время в немецкой печати появились сообщения о том, что для более стабильной работы сердца канцлера Шмидта ему понадобится кардиостимулятор. В результате этих публикаций популярность канцлера нисколько не упала, даже возросла. К признанию усилий добавилось понятное человеческое сочувствие.

Однажды, будучи приглашен Андроповым, я был допущен к нему не сразу. Секретарь извинился и сообщил, что шеф принимает незапланированного гостя. Видимо, гость был важным, поскольку все телефоны были переключены на дежурного секретаря. Тот ежесекундно и мужественно отбивался от бесконечных телефонных звонков заместителей, объясняя им, что у них «посторонний», что избавляло его от дальнейших расспросов. Хорошо обученный, он умудрялся вежливо не удовлетворять их любопытства, ни разу не произнеся имени гостя, а лаконично определяя его словом «посторонний». Это исключало к тому же возможность дальнейших расспросов.

Время шло, и я поймал себя на том, что сгущавшаяся с каждым очередным звонком атмосфера любопытства заразила и меня. Я невольно занялся созданием мысленного портрета этого таинственного «гостя», перебирая все бесчисленные варианты. Бесплодность этих занятий я оценил лишь после того, как дверь открылась и из нее энергичной походкой вышел заведующий Четвертым, правительственным, управлением Министерства здравоохранения СССР академик Евгений Чазов.

Мы были лишь шапочно знакомы, и поэтому я не удивился, когда он прошел мимо, даже не поздоровавшись. Это видный советский кардиолог с мировым именем. Он руководил не только медицинскими учреждениями, заботившимися о здоровье советской элиты, включая Брежнева, а был также инициатором благородного движения «Врачи за мир». Друзья его рассказывали, что Чазов тяготился создавшимся вокруг него ореолом «лейб-медика Генерального секретаря» и мечтал целиком посвятить себя науке, что ему в итоге и удалось.