Тайный канал

— Мне нужно срочно переговорить с тобой! Сегодня вечером, между семью и восемью часами, я буду проветривать свою голову на набережной Москвы-реки, у гостиницы «Украина». Думаю, и твоим мозгам такая прогулка не помешает…

Звонок этот обрадовал меня. По отношению к Хайнцу Лате я испытывал определенное чувство вины: мы долго не виделись и знали друг о друге лишь благодаря Ледневу, которого с звонившим связывала давняя и теплая дружба.

В тот вечер я действительно обнаружил Хайнца в условленном месте на набережной. Оперевшись на парапет, он тупо глядел вниз, на мутные, сплошь в жирных мазутных кляксах, воды Москвы-реки.

Едва поздоровавшись, он, как, обычно, тут же перешел к делу.

— У нас с тобой отношения конечно не такие, как с Валерием. По-моему, ты мне не очень доверяешь…

Я хотел возразить, но он поднял руку, жестом упреждая все мои доводы:

— Сейчас это неважно. Валерий рассказал мне все, что с вами произошло, и с той минуты я не нахожу себе места, не сплю и не ем!.. Десять лет назад мне удалось, пусть совсем немного, содействовать нашему общему делу. Десять лет я радовался, видя, что дело идет.

Он замолчал, разглядывая мрачные стены фабрики «Трехгорная мануфактура» на противоположном берегу.

— Послушай, нельзя отдавать доброе дело на съедение глупцам и карьеристам.

Он отошел к машине, взял с сиденья конверт и протянул его мне.

— Вот, прочти, переведи на русский и передай адресату. Я знаю, у тебя есть такая возможность. Может быть, это самое лучшее, что я написал за все свои долгие журналистские годы.

В верху страницы аккуратным почерком было выведено:

«Господину Генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду БРЕЖНЕВУ»…

Я немного помедлил, и Хайнц улыбнулся:

— Не беспокойся, ты первый, кто читает это. У меня есть книга в толстом переплете, в нем я хранил это послание.

До сих пор не могу простить себе двух вещей, когда оглядываюсь в прошлое: того, что не запомнил стихов Андропова, написанных для H., и что не взял письма Лате. Я многим бы сейчас пожертвовал ради того, чтобы перечитать вновь последний крик души этого удивительного человека. Надеюсь, что Эрика — вдова Хайнца — хранит в своем архиве этот потрясающий искренностью документ. Если память не изменяет, начиналось трехстраничное письмо так:

«Уважаемый господин Генеральный секретарь!

К Вам обращается бывший немецкий военнопленный. Как солдат Вермахта, я сражался против русского народа, был им пленен и отправлен в лагерь для военнопленных. Но именно там, где условия жизни приближались к критическим, я полюбил Ваш народ. Русские люди не опустились до примитивной мести, хотя имели для того основания. Напротив, они поднялись на большую моральную высоту, сохранив нам жизнь и не подвергнув унижению. Смею Вас заверить, г-н Генеральный секретарь, что так думаю не только я, но девять из десяти бывших военнопленных»…

Далее Хайнц коротко излагал историю начавшегося десять лет назад сближения между СССР и ФРГ. В этой связи упоминались и мы с Ледневым. Заканчивалось послание просьбой:

«Вы прошли фронт и знаете, что такое жизнь и смерть. Не допустите гибели того, что было добыто таким трудом и столь необходимо Вашему и моему народу — примирение».

Хайнц не был в курсе наших дворцовых интриг и конечно не мог себе представить, что если бы я, даже используя свои возможности, вручил его письмо непосредственно в руки Л.Брежнева, все равно в конечном счете оно бы очень скоро перекочевало к Андропову и, несомненно, только осложнило наше положение.

Мне стоило больших трудов уговорить Хайнца взять письмо обратно, вернуть его в тайник и повременить немного, пока я сам разберусь в ситуации.

Он согласился, взяв с меня слово, что при первой же возможности я все же передам письмо адресату.

Мы немного еще постояли у парапета, а потом вместо прощания, вдруг неожиданно обнялись. Этот импульсивный жест чужд мне настолько же, насколько несвойственен он был и сдержанному Хайнцу. На фоне этого всплеска подлинной искренности события, развернувшиеся вокруг нас, показались мне возней пауков в банке, пожирающих друг друга, несмотря на отсутствие как голода, так и аппетита.

Вернувшись к себе, я позвонил в секретариат Андропова и получил ожидаемый ответ: он слишком занят.