Тайный канал

О том, как проходил визит Брежнева в Западную Германию поздней весной 1973 года и какое впечатление он произвел на немцев, написано и рассказано немало. Здесь интереснее поведать о том, какое впечатление на Брежнева произвела страна и люди, с которыми ему довелось встречаться.

22 мая Брежнев, завершая визит, во второй раз прослушал советский и немецкий гимны, стоя налетном поле аэропорта Кельн-Бонн, попрощался с канцлерской четой и всеми, кто явился для проводов, после чего вылетел в Москву, преисполненный самых положительных впечатлений.

Члены его семьи и люди из близкого окружения не раз вспоминали потом, что такого приподнятого настроения он никогда не привозил прежде из поездки за рубеж. Позже сам Брежнев так часто возвращался к эпизодам этой поездки, что рассказы эти поневоле со временем стали напоминать заезженную грампластинку с бесконечными повторами.

Любопытно, что привычных восторгов по поводу совершенства автострад, автомобилей и уютного достатка хорошо организованной жизни в его историях было очень мало. Куда больше его увлекали люди.

Брежнев отнюдь не был гением, как это утверждали в обмен на блага и звезды авиационные маршалы, не был он даже и выдающимся организатором, в чем его убеждали те, кто был чуть попорядочнее первых. Но было у него одно достойное качество, которое никто не хотел замечать: Брежнев был от природы наделен даром хорошо разбираться в людях. Благодаря ему он пришел к власти, благодаря ему же и удерживал ее до самой смерти.

В Германии на него наибольшее впечатление произвели три лидера: Брандт, Шмидт и Штраус. Брандта он назвал «благородным политиком», не способным на предательство, «которого, однако, легко предадут другие». С точки зрения Брежнева, опытного партийного руководителя, пришедшего к власти при помощи искусно построенной закулисной интриги, это была уничтожающая партийная характеристика политическому деятелю, к человеческим качествам которого он относился с величайшей симпатией.

В принципе же тогда это высказывание прозвучало почти как пророчество Христа, вызвавшее лишь снисходительные улыбки, в том числе и у Андропова.

Ровно год спустя, когда преданный Венером Брандт был вынужден уйти в отставку, Андропов, желая утешить тяжело переживавшего это событие Генерального секретаря, напомнил ему сказанные им слова.

Брежнев не удивился собственной прозорливости. Однако, пребывая в подавленном настроении, вместо благодарности за подтверждение его мудрости, судя по рассказу Андропова, сделал ему серьезный упрек: «Нужно было помочь Брандту как следует разобраться в ситуации, раз уж мы располагали информацией о его окружении». С канцлером Г.Шмидтом Брежнева очень сближал тот факт, что они оба были ветеранами второй мировой войны. Брежнев, конечно, и близко не сыграл в ней той роли, которую ему приписали позднее биографы, но он действительно прошел ее до конца, и, как у каждого человека с подобной судьбой, война оставила в его душе свой след навсегда.

Политическая и человеческая мотивации позиции Гельмута Шмидта, совсем молодым человеком участвовавшим в тяжелейшей кампании против России, были ему понятны. Брежнев рассказывал, в частности, что как-то в разговоре Шмидт гипотетически предположил, что он и Брежнев могли стрелять друг в друга. Мысль о том, что Генеральный секретарь ЦК КПСС мог стрелять в канцлера ФРГ, либо быть застреленным его пулей, настолько поразила Брежнева, что, по его признанию, он готов был расплакаться от отчаяния.

Особенно же часто в рассказах о визите в Германию Брежнев возвращался к своей встрече со Штраусом. И всякий раз, как это часто происходит с пожилыми людьми, история дополнялась новыми красками и подробностями, хотя суть оставалась неизменной. Уже сформировавшаяся версия в последних пересказах Брежнева выглядела примерно так.

Во время одной из встреч по окончании деловой части разговора Брежнев и Штраус вышли на улицу, и тут баварец как бы на прощанье сказал:

— Господин Генеральный секретарь, может быть, я не слишком хороший политик, поскольку часто был близок к цели, но ни разу ее не достиг, оставаясь вечно вторым. Но, поверьте, я неплохой историк, а потому вот о чем хочу вам напомнить: в те времена, когда Россия и Германия были вместе, в Европе неизменно царили мир и порядок. Стоило им вступить в междоусобицу, и в Европе начинался полный хаос. Так было и так будет.

Брежнев, наоборот, был удачливым политиком и никудышным историком. Потому даже столь популярно-поверхностный анализ российско-германских отношений потряс его воображение. Это высказывание Штрауса он позже цитировал много раз по разным поводам и в первую очередь как подтверждение верности выбранного им курса на сближение СССР и ФРГ.

Внутриполитический резонанс визита Брежнева в ФРГ свелся к развертыванию новой кампании его возвеличивания у нас в стране. Соперничество льстецов, как известно, не знает границ, а потому чаще всего приводит к абсурду.