Тайный мессия

Бабу не сводил с него глаз так долго, что Ахмед начал гадать, не пытается ли старик загипнотизировать его или прочесть его мысли.

– Преподобный нездоров, – в конце концов сказал Бабу. – Но вы можете к нам присоединиться.

– Э-э, мне пора идти…

– Вы можете к нам присоединиться! – тверже сказал Бабу, и это как будто решило дело.

Потом старик спросил Ариэль:

– Ты в состоянии встать?

– Да, наверное.

Она поднялась с тростниковой постели на утрамбованном земляном полу хижины и вслед за остальными вышла наружу. Сгущалась ночь. Вдалеке Ариэль увидела слониху со слоненком. Их силуэты выделялись на фоне желто-оранжево-пурпурного неба: символ того, о чем она не просила и чего теперь не будет иметь. И все-таки слоненок заставил ее загрустить.

В центре владений Бабу собралась, похоже, вся деревня: старики, взрослые, дети постарше – все уселись в кружок, так что ноги каждого соприкасались с ногами соседа.

То было странное и завораживающее зрелище: столько людей в одном месте, прикасающихся друг к другу, неразрывный круг жизни.

Бабу жестом пригласил Ахмеда проследовать впереди него к огромному дереву на краю участка. Джесс и его мать, а также Сума пошли сзади, Ариэль замыкала шествие. В голову девушке пришло, что к этому времени ей пора бы уже проголодаться, но ей не хотелось есть.

Они сели тесной группкой, и Бабу начал бить в огромный барабан, который висел на дереве. От звука по спине Ариэли в буквальном смысле слова побежал холодок. Наконец Бабу остановился, и его внучка Сума встала:

– Теперь я расскажу историю Фиолетового народа.

Все заулыбались и одобрительно забормотали. Ариэль не могла дождаться, когда же услышит о Фиолетовом народе, но не хотела слушать отсюда. Ночь была такой красивой, момент – таким волшебным. Не зная, кого и как спросить, она встала и вошла в круг, стиснув руки под подбородком. Люди потеснились, чтобы дать ей место. Ариэль сняла обувь и уселась вместе со всеми на утрамбованную красную землю, прикоснувшись ногами к ногам соседей.

Глава 29

«Почему я здесь? – спрашивал себя Ахмед. – Потому что старик, которого я не знаю, приказал мне здесь быть?»

Почему он чувствовал себя так, будто эти деревенские жители загнали его в угол, сидя в пыли в своем глупом кругу? И кем был тот явно арабский мальчик, выдающий себя за клона Иисуса?

Темнело, и Ахмед знал, что Аджия будет на него злиться. Он представил, как она расхаживает перед их палаткой, воздвигнутой на высоком настиле над высохшим руслом реки. Он мысленно увидел ее силуэт на фоне сверкающего, темнеющего неба – в своей обретенной зрелой женственности она была еще красивее, чем в его самых чарующих снах, – Аджия, сладкая, как медовые финики, которая хотела убить всех вазунгу.

Наверное, их свела сама судьба.

Много лет Ахмед чувствовал себя одиноким, отстраненным, потому что в его жизни не было отца. Некому было гордиться, когда Ахмед впервые постился целый месяц Рамадана, никто не учил его, как драпироваться в белый ирам [111], когда он впервые отправился в паломничество в Мекку, чтобы выполнить свои религиозные обязанности в таинстве хаджа. Отосланный из дома, чтобы изучать экономику, поскольку ему хорошо давалась математика, Ахмед повиновался воле отца. Он переехал в Нью-Йорк и нанялся в крупную фирму, чтобы выведывать секреты американских счетов для джихада. Но, пока он этим занимался, ему стало многое нравиться в Америке: пиво, футбол, женщины в вольных одеждах, пульсирующая музыка неприличных песен, свобода быть неправым, как и правым. Оставаясь в некоторых отношениях в стороне от своих мусульманских обязанностей, Ахмед тщательно следовал пяти столпам ислама: иметь веру, молиться, раздавать милостыню, поститься и совершать хадж в Мекку. Однако Ахмед жил в двух мирах и знал, что всегда будет так жить, если только не присоединится к своему отцу.

С тех пор как он встретил Аджию и решил ей помочь, он больше не чувствовал себя одиноким. Аджия дала Ахмеду его джихад. Теперь он принадлежал миру своего отца.

Бургиба наблюдал, как молодая женщина по имени Сума шагнула в людской круг. Она заговорила, а старик Бабу играл на своей мбире, извлекая из нее мягкие, высокие ноты, наполняющие ночь. Сума говорила сперва по-английски, чтобы ее могли понять гости, потом на суахили – для всей деревни.

– Давным-давно наши предки жили в гармонии и радости, – начала Сума.

Кружок захлопал в ладоши в такт мбире и сказал:

– Аминь.

– Давным-давно Африка была нашей.

Хлопки и новое «аминь».

– Те африканцы назывались Фиолетовым народом.

Кто-то начал напевать в такт хлопкам и «аминь».

– Их кожа была иссиня-фиолетовой.

Хлопки, пение.

– Все они владели пепо. Все говорили со своими предками. Все могли исцелять.

Хлопки, хлопки.

– Они играли на Исцеляющем Барабане и сидели, как мы сидим, в священном кругу.

Старик играл на мбире, извлекая приятные высокие звуки.

– Потом некоторые из фиолетовых людей ушли в другое место и жили в мире и гармонии тысячи лет.

Хлопки, пение.

– Странники расселились по всей земле и утратили знание о своем Фиолетовом пламени.

«Аминь», «аминь», «аминь».