Тайный порок

Пожалуйста, примите во внимание, что язык этот предназначался для личного пользования, что создавался он «для себя», а вовсе не для того, чтобы с ним проводили научные эксперименты (даже носитель у него был один-единственный – сам автор). И потому в нем, тщательно – и напрасно – оберегаемом от посторонних взглядов, в избытке «красивостей», потому он семантически и фонетически сентиментален, притом, что значения слов, вероятнее всего, банальны донельзя, что в них не ощущается того кроветока, тех отголосков мировых потрясений, каких обыкновенно требуют критики. Прошу вас: будьте благожелательны и снисходительны, ибо, если у подобных творений имеются какие бы то ни было достоинства, они заключаются в их интимности, особости, в их робкой индивидуальности. Публичное обнажение души – тяжелейшее испытание, и я прекрасно понимаю стремление моих безвестных коллег сохранить свое увлечение в глубокой тайне.

Oilima Markirya

Man kiluva kirya ninqe
oilima ailinello luté,
nive qimari ringa ambar
ve maiwin qaine?

Man tiruva kirya ninqe
valkane wilwarindon
lunelinqe vear
tinwelindon talalinen,
vea falastane,
falma pustane,
rámali tine,
kalma histane?

Man tenuva súru laustane
taurelasselindon,
ondoli losse karkane
silda-ránar,
minga-ránar,
lanta-ranar,
ve kaivo-ulmula,
manda túma?

Man kiluva lómi sangane,
telume lungane
tollalinta ruste,
vea qalume,
mandu yáme,
aira móre ala tinwi
lante no lanta-mindon?

Man tiruva rusta kirya
laiqa ondolissen
nu karne vaiya,
úri nienaite hise
pike assari silde
óresse oilima?

Hui oilima man kiluva,
hui oilimaite?

Последний корабль

Кто увидит
белый челн, уходящий
в никуда под стоны
бледных призраков на борту
стоны горестные?

Кто узреет
этот призрачный челн
в море кипучем,
в море бурунном,
в море пенистом,
на крыльях парящий,
на сверкающих крыльях
в свете меркнущем?

Кто услышит,
как воет ветер, листва шелестит,
как камни рычат
под луной тоскливой,
луной увядающей,
луной умирающей,
мертвенно-бледной;
поджидающей бездны
движение тяжкое?

Кто увидит,
как сгущаются тучи,
как клонится небо
к изможденным холмам;
пучину вздыбленную,
бездну разверстую
и тьму, нисходящую
с вековечных небес
на развалины башен?

Кто узреет
ладейный остов
на зеленых камнях,
блики тусклые
на костях белесых
утром последним?

Кто узреет закат последний?

Nieninque

Norolinde pirukendea
elle tande Nielikkilis,
tanya wende nieninqea
yar i vilya anta miqilis.
I oromandin eller tande
ar wingildin wilwarindeen,
losselie telerinwa,
tálin paptalasselindeen.

Как легко заметить, это скорее песня, чем просто стихотворение. Дословно она переводится следующим образом: «Легко и радостно, вприпрыжку, шла малютка Ниэле, девушка-снежинка (Nieninqe), и ветерок срывал поцелуи с ее уст. А навстречу ей – лесные духи и феи вод, что кружились бабочками, светлые жители Волшебной Страны, и палая листва звенела в такт их шагам».

А вот пример более строгого, метрического слога:

Earendel

San ninqeruvisse lútier
kyriasse Earendil or vea,
ar laiqali linqi falmari
langon veakyrio kirier;
wingildin о silqelosseen
alkantaméren úrio
kalmainen; i lunte linganer,
tyulmin talalinen aiqalin
kautáron, i surú laustaner.