Тайный ребенок для безжалостного дона (ЛП)

Елена отключилась. С момента ее разговора с отцом у нее такое ощущение, будто она совершенно лишена энергии. Это меня разъедало, тем более что она обычно очень полна жизни.

— Я позабочусь об этом, — говорю я Киаре. — Ты можешь идти.

— А Кэсси?

— Она проведет ночь с моей матерью.

— Хорошо. Просто скажи ей, что я ушла и вернусь поздно, — говорит Киара, хватая сумочку. Она останавливается у двери и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — Роман? Спасибо, что был рядом с ней.

— Я всегда буду.

Киара одаривает меня еще одной улыбкой перед уходом. Как только она уходит, я направляюсь на кухню, чтобы взять с собой еду для Елены, прежде чем отправиться в ее комнату. Я стучу один раз и, когда ответа нет, все равно вхожу. Она лежит на своей кровати под одеялом, когда я вхожу в темную комнату. Я закатываю глаза, тянусь к выключателю и включаю свет.

Она стонет, тут же накрывая глаза одеялом.

— Эй, беда, — говорю я тихо.

Она нюхает один раз, и я понимаю, что она, должно быть, плакала. Прежде чем лечь на ее кровать, я ставлю поднос с едой на прикроватную тумбочку. Я осторожно откидываю одеяло, пока не вижу ее лицо. Ее глаза покраснели и заплаканы.

Иисус. Иногда на нее больно смотреть. В моей груди рождается защитное желание. Я хочу поймать всех ее демонов и уничтожить их. Но ее демоны тоже мои, и пока я не смогу исправить ситуацию, в которой мы оказались, все, что я могу сделать, это быть здесь ради нее.

Елена садится и прищуривается на меня.

— Когда ты услышал слово «заходи»? — спрашивает она раздраженно. — Я, очевидно, хочу побыть одна.

— Я оставил тебя одну на несколько дней. Хватит хандрить, — констатирую я.

— Ты вошёл в мою комнату без разрешения, Роман. Что, если бы я была голой?

Я демонстративно перевожу взгляд с ее лица на тонкую рубашку, которую она носит. Ее соски торчат из-под материала, и мое горло сжимается, когда я заставляю себя снова посмотреть на нее.

— Если только ты на самом деле не голая под этим одеялом, — говорю я хрипло, так как не вижу ее нижней половины. — Думаю, у нас все в порядке.

Ее глаза встречаются с моими, и в их глубине кипит жар. Я рад, что я не единственный, кто чувствует это сводящее с ума притяжение между нами. Честно говоря, это упрощает задачу. Елена откашливается, прежде чем скинуть одеяло и встать на ноги. Она смотрит на меня, положив руки на бедра.

— Что ты вообще здесь делаешь?

Я прислоняюсь к изголовью кровати, закрывая глаза.

— Разве это не очевидно? Я пришел к тебе, волчонок.

— А Кэсси? Где она?

— С моей мамой. Я подумал, ей стоит переночевать там, дать тебе время побыть наедине с собой. Не волнуйся, мама о ней позаботится.

Она на мгновение обдумывает мои слова, прежде чем кивнуть.

— Думаю, мне не на что жаловаться. Я держала ее подальше от ее драгоценной внучки. А теперь, если ты меня простишь, мне нужно в ванную.

Она уходит, а я решаю, пока жду, ответить на несколько важных писем. Когда через несколько минут Елена снова появляется, ее лицо посвежело, и выражение ее лица стало намного яснее.

— Очень странно видеть тебя на своей кровати, — говорит она, подходя к прикроватной тумбочке, куда я положил её еду.

Вместо того, чтобы тянуться к тарелке, она хватает стакан с водой и выпивает его залпом. Я пристально смотрю на нее, когда она начинает уходить.

— Еда на тарелке предназначена для того, чтобы ее съесть, — заявляю я.

— Я не голодна.

Мои глаза сужаются.

— Елена…

На мгновение она пристально смотрит на меня, а когда понимает, что не выиграет, с раздражением хватает тарелку.

— Отлично. Я поем. Тебе когда-нибудь говорили, что ты властный?

— Возможно, я слышал это раз или два, — говорю я, улыбаясь.

Она начинает есть, а я продолжаю просматривать электронную почту. Оно странно одомашнено. Никто из нас не произносит ни слова, и все же я чувствую себя более непринужденно, чем когда-либо за последние дни. Находясь рядом с Еленой, я чувствую то же самое, что и тогда, когда Кэсси у меня на руках — умиротворенная.

Закончив есть, она ставит тарелку. А когда она возвращается, она садится передо мной, скрестив ноги. Я выгибаю бровь, глядя на ее пристальный взгляд.

— Что?

— Я ищу кнопку, — бормочет она.

— Какую кнопку?

— Ты странно добр ко мне. Я подумала, что ты, должно быть, робот или что-то в этом роде.

— Верно, — говорю я безучастно. — Потому что в этом есть смысл.

Она смеется, плюхнувшись на кровать и глядя в потолок.

— Есть что-нибудь от моего брата? — спрашивает она.

— Майкл сказал, что с ним все в порядке.

— А мой отец?

— Он не покидал дом уже несколько дней, но, думаю, с ним тоже все в порядке. Я разговаривал с одной из горничных, и, по ее словам, он уже ел. Хотя он мало говорит.

Она вздыхает.

— Отлично. Я разрушила свою семью.

— Ты не разрушила семью, — поправляю я. — Им больно. Это нормально.

Она поворачивается и смотрит на меня теплыми глазами.

— Однако я это сделала. Мой отец назвал меня разочарованием, а брат сказал, что я для него мертва.

Я понимаю, что она допустила срыв. Это не то, что кто-то хочет услышать от своих близких. Ее отец и брат значат для нее очень многое, даже если она не всегда это показывает.