— Так утварь же церковная там была разбросана всюду. Купцы, воины, да крестьяне такой с собой не возят. А еще посох епископский Ясь в снегу откопал. Я уж грешным делом подумал, не самого ли посланца святого Рима Вильгельма Моденского злодеи сгубили. Ведь к его прибытию все братство Святой Марии готовилась. Но нет — его преосвященство на турнире присутствует, жив-здоров. И от посоха опять-таки отказался. Не его, выходит, посох. Ну, а раз так, то и вино тоже ему не принадлежит. Мы ведь сани эти с рейнским и кое-какими монастырскими харчами нашли там же — в обозе. Увязли сани в снегу — не смогли, видно, злыдни ни дотянуть их до болота, ни с собой забрать, вот и бросили у дороги. Но похозяйничать успели. Пробили, вишь, бочонок, что в брюхо влезло — выпили, небось, да и бросили, дурни. Мы когда пришли, целая лужа рейнского уже натекла. Хорошо хоть сверху продырявили, мерзавцы, — не снизу — нам с Ясем тоже прилично досталось. Но все равно неразумные какие-то разбойники. Я бы на их месте такое вино нипочем не бросил. На горбу бы, а унес. Или вон Яську заставил. В общем, заткнули мы дырки, впрягли в сани кобылку Яся и подались прямиком в Кульм. До сих пор гадаем, что там за епископ такой смерть свою у болота принял и епископ ли вообще… То нынче одному Господу ведомо.
Бурцев хлебнул из бездонной кружки еще. Рейнское нравилось ему все больше. Да и настроение вроде улучшалось.
— А не стыдно чужое брать, а Вольфганг?
— Чего стыдиться-то? Зачем добру пропадать. Хотя…
Немец помрачнел.
— Сейчас-то и я думаю — может, в самом деле, зря мы на вино божьих людей позарились. Наслал ведь на меня Господь фон Берберга, продавшего душу дьяволу. А ну как за этот самый грех и наслал?
Бурцев не смог сдержать улыбки. Конечно, вестфалец — сволочь преизрядная, но вот насчет сделки с силами ада — это, пожалуй, слишком.
— Ты напрасно насмехаешься над моими словами, тайный рыцарь Вацлав, — пьяный паренек с берегов Рейна обиделся. Даже икнул от волнения. — Когда мы сшиблись с фон Бербергом, посреди ристалища разверзлась геенна огненная, и зловоние самого ада вырвалось из ее недр. Тысячи невидимых демонов закружили над нами, разбили мои доспехи и свалили меня с коня. Не будь этих дьявольских козней, никогда фон Берберг не одолел бы фон Барнхельма в честном бою.
Ну, конечно, конечно, чем еще можно объяснить поражение непобедимого Вольфганга?! И все же непрошенную улыбку Бурцев с лица убрал. Зачем понапрасну раздражать хорошего человека?
— Это все чары, — горячился Вольфганг, — Без них вестфалец не имел бы ни малейшего шанса на победу!
Бурцев дипломатично промолчал. Фон Барнхельм глотнул еще вина и убежденно продолжил:
— Ибо… ибо меня вдохновляла Ядвига Кульмская — прекраснейшая из женщин.
— Ну, наверняка, дама сердца фон Берберга тоже не уродина, — вставил Бурцев.
— Может быть, — голос рейнского рыцаря снизился до шепота. — Но знаешь, ведьмы и демоницы тоже порой обладают привлекательной внешностью. А мне сдается, краковская Агделайда и есть одна из них.
— Уверяю тебя, это не так, — вздохнул Бурцев.
Хотя… Что-то демоническое в его жене, пожалуй, присутствует — уж очень полячка притягательна. Необъяснимо притягательна. Почему, елки-палки, потеряв ее, хочется волком выть на луну? Уж не околдовала ли его княжна, в самом деле? Раньше-то из-за девчонок Бурцев особо не страдал.
— Так или не так — теперь это уже не важно, — язык Вольфганга начал заплетаться. Мысли, похоже, тоже. — Сегодня ты одолел фон Берберга, но завтра мне придется вызвать на поединок тебя.
Бурцев опешил. Этого ему еще не хватало.
— Но ты не бойся, друг Вацлав, — успокоил его рейнский рыцарь. — Я постараюсь тебя не убивать.
— Очень великодушно с твоей стороны, — Бурцев глянул на перевязанное плечо собеседника. Опасный противничек, ничего не скажешь! — Но сдается мне, ты совсем пьян, братишка.
— Нет еще. Я понимаю, что говорю. Посуди сам, благородный Вацлав. Я бился за честь дамы сердца и проиграл бой. Это великий позор и искупить его возможно только новой победой. Фон Берберг, утверждавший, что какая-то там краковская Агделайда превосходит красотой и благочестием Ядвигу Кульмскую, повержен. А ведь ты, наверняка, победил вестфальца во славу своей дамы сердца. Я же никак не могу признать, что Ядвига уступает ей хоть в чем-то.
— И не нужно. По-моему, для любого мужчины самой красивой из женщин всегда будет лишь его избранница, а махать мечами, доказывая это другим — бессмысленно.
— Погоди, я что-то запутался… — молодой рыцарь удивленно хлопал глазами. — Так ты не провозглашал на ристалище, что твоя дама сердца — прекраснейшая из женщин?
— Подобными вещами я не занимаюсь.
— Хм… Странные у тебя понятия об отношениях благородного мужчины с благородной женщиной. Впрочем, я рад. Если то, что ты говоришь, правда, драться нам с тобой завтра ни к чему.
— Я тоже так думаю, — пожал плечами Бурцев.
— И все же, позволено ли мне будет узнать, кто является твоей дамой сердца?
— Аделаида, — ответил Бурцев. — Агделайда Краковская.
— Как?! Та самая?!
— Да, та самая.
Вольфганг недоуменно мотнул головой: