Тайный рыцарь

Бурцев присел. Резким ударом левой ладони отвел ствол вверх и в сторону. Отвел и тут же перехватил мертвой хваткой куцее цевье. Правой врезал Дитриху по зубам. Окольчуженной перчаткой. Как следует. Голова ливонца дернулась назад. Еще удар — и немец полетел на землю.

Фон Грюнинген упал. «Шмайсер» остался у Бурцева.

— Лиген![18] Думкопфы хреновы!

Въехали не все, и не сразу.

— Лежать, говорю, суки! Руки в гору! Ханде хох, мать вашу! Пся крев! Карга балалары![19] Тубэн эт![20]

Угрожающе размахивая оружием, он сыпал отборной бранью: по-немецки, по-польски, по-татарски. Но больше, конечно, по-русски.

Вряд ли ливонцы поняли все озвученные многоэтажные словесные конструкции. Но главное — поняли: палочка-выручалочка-стрелялочка вертелась сейчас над их головами. А головы эти хотелось уберечь каждому. Ливонские рыцари повалились в снег.

Фон Грюнинген тоже лежал на спине, таращил снизу глаза, шевелил разбитыми губами, но не предпринимал попыток подняться. Вот и славно. Тратить патроны понапрасну не придется. У Бурцева была сейчас другая цель.

Не-на-ви-жу! Бурцев саданул короткой очередью по трибунам слева от Аделаиды и фон Берберга.

Не-на-ви-жу! — и справа тоже.

Ливонцы, на головы которых посыпались стрелянные гильзы, вздрогнули, отползли подальше.

Еще очередь.

И еще.

Упали трое чернорясных автоматчиков. Остальные вместе со своим псевдоепископом Вильгельмом ловко попрыгали с трибун, залегли. Очень грамотно, кстати, залегли — укрывшись за трупами павших. Тевтонские кнехты и рыцари — те вовсе сыпались сверху как горох. Бестолково и больше от страха.

Путь был свободен!

— Фридрих! Аделаида! Бегите же! Фон Берберг, не стой столбом! Хватай Аделаиду в охапку и дергай! Ско-рей!

Еще одна порция непереводимых на немецкий ругательств. Дошло, блин! Фон Берберг снял раненную Аделаиду с трибун. Потащил… Правильно, туда вон — к лошадям, где неподвижным чурбаном застыл долговязый оруженосец Фриц. Да быстрее же, дубина вестфальская…

Глава 57

Ударили и смолкли ответные выстрелы. Две-три пули прожужжали над ухом. Вильгельм Моденский, приподнявшись, махал пистолетом, ревел на подчиненных.

— Этого брать живым! — надрывался папский легат. — Его девчонку тоже! Жи…

Ага, как же, не про твою честь, падре. Ишь ты, девчонку тебе захотелось, святой отец! Получи-ка вот лучше! Две последние пули Бурцев вогнал в фиолетовую сутану Вильгельма.

— …вым-х-х!

Псевдоепископ захлебнулся собственным криком. Убит? Нет — ранен! Придерживая простреленное плечо, святоша с пистолетом откатился за трибуны, затих.

Пока автоматчики соображают, что к чему… Оп-ля! Рывком Бурцев поставил фон Грюнингена на ноги. Прикрываться широкотелым ландмейстером было очень удобно.

— Всем лежать, или снесу вашему магистру череп, на хрен!

Живой щит дернулся было раз, другой. Но, едва почуяв над ухом разогретый автоматный ствол, угомонился, как миленький. Притихли и автоматчики в монашеских одеждах. А как иначе — подстреленный командир молчит, а враг ругается — страшно и непонятно.

Вот так, хорошо… «Шмайсер» приставлен к виску ливонца, и кто догадается, что магазин уже пуст? Дитрих тихонько подвывал и бормотал что-то на латыни, однако больше не вырывался. Вслед за Бурцевым ландмейстер послушно пятился с ристалища. Даже головой не вертел, умница. Автоматчики не стреляли. Видимо, боялись задеть свою только что поставленную во главе ордена марионетку. Наверное, планы у ребят серьезные на этого фон Грюнингена, раз такое дело.

Где-то за трибунами застучали копыта. Бурцев глянул — быстро, мельком. Фон Берберг, Аделаида… Последним скакал долговязый Фриц, прикрывая господина собственной спиной. Три лошади и три всадника удалялись от ристалища в сторону Вислы. Два всадника и одна всадница… Ну, наконец-то!

— Фридрих! Гоните туда, где были ночью! Там встретимся-а-а!

Кричал Бурцев без особой надежды быть услышанным. Даже если вестфалец разберет слова, брошенные вдогонку, даже если поймет, с чего бы ему следовать советам соперника. А, неважно! Главное — фон Берберг и Аделаида мчались прочь. Главное — в них не стреляли. Все стволы сейчас были направлены на Бурцева и его оцепеневшего от ужаса заложника.

Они медленно отступали с турнирного поля. Поваленная ристалищная ограда осталась позади. За ней — пусто. Там, где недавно толпилась непролазная людская масса, теперь — ни души. Разбежался незнатный кульмский народец, попрятался. Бесстрашные иноземные рыцари — и те, нюхнув пороха, сочли за благо отступить подальше от опасных и странных орденских разборок.

А вон и ближайшая коновязь с лошадками! Сторожей здесь тоже нет. Так что топаем к ней, к ней родимой. Эх, добраться бы только… Прошла целая вечность, прежде чем Бурцев уперся спиной в длинное бревно на козлах. Потом заскользил вдоль хлипких, сколоченных на скорую руку кормушек. Под ногами хлюпало. Не грязь, не снег — навоз. А плевать! Краем глаза он уже заприметил славного конягу. Хорошей быстроногой стати жеребец, не расседлан, без лишней поклажи, привязан небрежно. Разок дернуть такой узел — повод и отвяжется.