Тайный шифр художника

– Смогу, – и объяснил, скромно, но с достоинством улыбаясь: – Все бумаги судебной системы копируются для архива. Сами посудите: поймают они какого-нибудь типа – как узнать, рецидивист он или нет? А мало ли где поймают, замучаешься по разным отделениям запросы рассылать. Потому каталогизация у них хорошо поставлена, а я ж все-таки в системах хранения понимаю, по номеру учетки концы найти недолго. Так что, когда я окажусь у ментов в архиве, то наберу уже побольше сведений о фигурантах, а не только имена, даты и адреса. Я ведь правильно понимаю, что информации чем больше, тем лучше?

– А у тебя, пацан, бестолковка-то алмазная, – с одобрением хмыкнул Угрюмый и фамильярно постучал меня по лбу. – Я тебе за твой интерес говорил? По три сотни за имя, сечешь? А если не будешь резину тянуть, то еще и за скорость накинут. Сделаешь быстро – обломится тебе три куска.

Я слушал его и не верил своим ушам. Три тысячи долларов?! С ума сойти, это ж иномарку можно купить! При всем желании мне не удавалось придумать повод, который мог бы заставить кого-то платить такие деньги за сведения о бывших зэках. Так что все это выглядело не просто подозрительно, оно выглядело…

Точно подслушав мои мысли, Угрюмый хлопнул меня по плечу:

– Не дрейфь, пацан, не обидим. Я тебе хоть и не кум, и не сват, но дурить тебя мне без мазы. Лучше своего человека в архивах держать, всегда может выплыть дельце какое-нибудь. Зуб даю – не кину, не разведу и мочить не буду… если не заложишь и резину тянуть не станешь.

Я приложил все силы к тому, чтобы мое лицо стало непроницаемым. Но совсем не был уверен, что из этого что-то получилось.

Послышалось какое-то треньканье, и я не сразу понял, что это звонит пейджер Угрюмого. А тот вытащил его из кармана, быстро глянул на экранчик, снова убрал и чуть нахмурился.

– Слушай, ты вот чего, в следующий раз не забивай стрелу в таких отстойных кабаках, выбери что-нибудь покруче. Знаешь что… а давай, как у тебя выгорит, в Сандуны пойдем? Ты как к баньке относишься?

Под солнечным сплетением как будто ледышка заворочалась. Я знал от корешей, что идти в баню с блатным – это все равно что играть в русскую рулетку. Можно выйти оттуда своим в доску, а можно, случись что – не тот жест, да хоть немного не тот взгляд – и не выйти вовсе. Но именно поэтому отказываться было никак нельзя. Слабаков размазывают. После своих недавних приключений я усвоил твердо: сколько от неприятностей ни бегай, они тебя все равно настигнут, и чем дольше ты бегаешь, тем хуже будет финал. Поэтому теперь я встречал все вызовы, как говорится, лицом к лицу, с поднятым забралом. Хотя зачастую и с трясущимися коленками. Но коленок твоих никто не видит, а вот лицо…

– Эх, – мечтательно протянул я, – года три уже в баньке не был, а в Сандунах так и вовсе никогда. Хоть и москвич коренной. Смешно даже. Но попасть бы не отказался.

– Тогда готовь веник и полотенце. – Угрюмый опять хлопнул меня по плечу. – Ну покедова, Грек, поплыл я.

– Счастливо, – пожелал я, размышляя, как доберусь домой. На улице уже сгустились сумерки, до дома не два шага, а главное, нет никакой уверенности, что никто не видел, как Угрюмый отдавал мне деньги.

Триста долларов по нынешним, отнюдь не простым временам – немалая сумма, убивают и за гораздо меньшее. Взять такси? Тоже бабка надвое сказала, как оно обернется, всякое рассказывают… Так что всю дорогу до дома я чуть не Джеймса Бонда изображал, выбирал самые людные улицы, самые освещенные тротуары, но и толчеи при этом старался избегать. И оглядываться тоже остерегался, хотя несколько раз, притормозив у какого-нибудь ларька, исподволь осматривался. Вроде чисто. Засечь преследование – если оно вообще было – я не сумел.

В общем, добрался без происшествий. Почти у самого подъезда огляделся еще раз. Впрочем, так делали многие, опасаясь, чтоб никто за ними не проскользнул, грабежи в подъездах стали печальной обыденностью. Но вокруг, к счастью, никого не наблюдалось. В смысле, никого подозрительного. Ну то есть почти никого…

На другой стороне улицы, довольно далеко от меня, зато прямо под фонарем стояла давешняя цыганка. Точно – она. Хотя одета по-другому. Теперь на ней был ярко-синий пушистый свитер, а пестроту юбок скрывала темнота. Я замер, не в силах сделать ни шагу….

Справа, на перекрестке, мигнул, переключаясь, светофор. Плюясь черным дымом и даже, кажется, переваливаясь с колеса на колесо, протащился замызганный автобус…

Я сморгнул. Цыганки у фонарного столба не было. Померещилось? Но я видел ее так ясно…

Уже не особо сторожась, я опрометью, прыгая через две ступеньки, кинулся к себе на этаж.

– За тобой что, черти гонятся? – приветствовал меня отец, когда я ворвался в нашу миниатюрную прихожую, на ходу сбрасывая куртку и новенькие, купленные с угрюмовского задатка кроссовки «Найк». Из прихожей я видел телевизор на кухонном подоконнике и самого папу, сидящего на угловом диванчике с чашкой чая. На экране дряхлого черно-белого телевизора размахивал крыльями беркут. Начиналась любимая отцовская передача.