Тайный сообщник

-- Он не может нас слышать? -- с беспокойством прошептал мне в самое ухо мой двойник.

Его волнение было достаточно ясным ответом на мой вопрос. Ответ вскрывал всю трудность создавшегося положения. Для большей безопасности я закрыл иллюминатор.

-- Кто это? -- шепнул он.

-- Мой второй помощник. Но я его знаю не больше, чем вы.

И я рассказал ему кое-что о себе. Всего две недели назад я был назначен принять командование, когда я мог меньше всего этого ожидать. Я не знал ни судна, ни людей. В порту не было времени разобраться в новых лицах. А что касается матросов, -- им было известно только, что мне поручено отвести корабль домой. Во всех остальных отношениях я себя чувствовал почти таким же чужим на борту, как и он. В настоящий момент это чувство особенно обострилось. Я знал, что в глазах судовой команды любой пустяк может сделать меня подозрительной личностью.

Он повернулся ко мне, пока я рассказывал, и мы -- два чужих на корабле человека-- стояли друг против друга.

-- Ваш трап,-- зашептал он снова.-- Кто бы мог подумать, что в этих водах можно наткнуться ночью на судно со спущенным трапом! Я как раз почувствовал неприятную слабость. Всякий расклеился бы после той жизни, какую я вел в продолжение девяти недель. Я не в силах был доплыть до вашего сорлиня1 (' Сорлинь -- цепь или трос, придерживающий перо руля на случай, если оно соскочит с петель). И вдруг вижу-- трап, за который можно ухватиться! Я ухватился за него. Потом подумал: "А что толку в этом?" Когда я увидел голову человека, свесившуюся за поручни, я решил, что сейчас уплыву. Пускай он кричит... на каком угодно языке. Мне было все равно, что на меня смотрят. Мне... мне это даже нравилось. А тут вы заговорили со мной так спокойно, точно вы меня ждали. И я решил остаться немного дольше. Я был чертовски одинок, рад был поболтать с кем-нибудь, если он только не с "Сефоры". А о капитане я спросил чисто импульсивно. Мне незачем было его видеть, если весь экипаж узнает обо мне, а утром сюда, наверное, наведаются с "Сефоры". Не знаю... мне хотелось кого-нибудь увидеть, поговорить, перед тем как уплыть. Не знаю, что бы я ему сказал. "Славная ночь, не правда ли?"-- или что-нибудь в этом роде...

-- Вы думаете, они сюда явятся?-- недоверчиво спросил я.

-- Очень возможно,-- слабым голосом отозвался он. Он сразу как-то осунулся, постарел. Голова свесилась на плечо.

-- Гм... Ну, посмотрим. А пока что полезайте на койку,-- прошептал я. -- Помочь вам?

Это была довольно высокая койка с ящиками внизу, а мой изумительный пловец действительно нуждался в помощи, которую я ему и оказал, поддержав его за ногу. Он влез, растянулся на спине и рукой прикрыл глаза. Лица его не было видно; он, вероятно, выглядел точь-в-точь как я, когда лежу в постели. С минуту я глядел на свое второе "я", потом заботливо задернул зеленые саржевые занавески, спускавшиеся с медной палки. Сначала я хотел скрепить их булавкой для большей безопасности; но я успел опуститься на кушетку, и мне не хотелось вставать и разыскивать булавку. Я решил посидеть минутку, а потом сколоть занавески. Какая-то странная усталость охватила меня; быть может, она была вызвана крайним напряжением, усилиями говорить шепотом, действовать украдкой, таинственностью всего происшедшего. Было уже три часа ночи, а с девяти часов я был на ногах, но спать мне не хотелось; я не мог заснуть. Я сидел, измученный, уставившись на занавески, и старался отделаться от смутного ощущения, будто я нахожусь одновременно в двух местах, а в голове отчаянно стучало, и это меня раздражало. Вдруг я с облегчением обнаружил, что стучит вовсе не в голове, а кто-то колотит в дверь. Не успел я опомниться, как с языка моего уже сорвалось: "Войдите!" Вошел стюард с подносом. Он принес мне утренний кофе. Значит, я все-таки спал! Я так испугался, что оглушительно крикнул:

-- Сюда, стюард! Я здесь!-- словно он был от меня за несколько миль.

Он поставил поднос на стол рядом с кушеткой и только тогда сказал очень спокойно:

-- Я вижу, что вы здесь, сэр.

Я чувствовал на себе его взгляд, но не осмеливался поднять на него глаза. Должно быть, он недоумевал, зачем я задернул занавески у койки, а сам спал на кушетке. Он вышел, открыв, как обычно, дверь, и заложив крюк.

Слышно было, как команда мыла палубу. Я знал, что мне доложат, если появятся признаки ветра. "Значит, штиль",-- с досадой подумал я. Я был раздражен за двоих. И действительно, я чувствовал еще сильнее свое раздражение. Вдруг в дверях снова показался стюард. Я так быстро вскочил с кушетки, что он вздрогнул.

-- Что вам здесь нужно?

-- Закрыть иллюминатор, сэр. Они моют палубу.

-- Он закрыт, -- сказал я, краснея.

-- Очень хорошо, сэр.

Но он не уходил и смотрел на меня каким-то странным, двусмысленным взглядом. Затем он отвел глаза, выражение его лица сразу изменилось, и голос стал необыкновенно мягким, почти вкрадчивым:

-- Можно мне войти и забрать пустую чашку, сэр?

-- Конечно!