Тайный советник. Исторические миниатюры

Но самое ужасное было в том, что китайцы отвергали всяческую помощь врачей, всеми силами сопротивлялись вмешательству медицины. Тревога по поводу действия медиков звучала даже на страницах газет. Так, жалея своих «несчастных, запертых в вагоны, плачущих» соотечественников, газеты возмущались тем, что «три раза в день (!) их осматривают доктора и всякого, чуть кашляющего и слабого, объявляют зараженным чумою». Врачам попало как раз за то, за что надобно похвалить: трижды в день общаться с чумными — это три раза сыграть в кошки-мышки со смертью; это все равно что солдату трижды в день подниматься в штыковую атаку! Русские врачи были замотаны в спецодежду, и только глаза у них оставались открытыми. Кое-кому из больных пришла в голову совершенно безумная мысль: плевать врачам в глаза! Первой жертвой оказался студент Беляев — через несколько дней он умер от чумы…

Данила Кириллович Заболотный сказал:

— Китайская вежливость вошла в поговорку. Но в этом случае китайцы повершили все рекорды своей церемонности. Что ж, господа хорошие! Работать все равно нужно…

Ане Снежковой профессор еще раз напомнил:

— Илья старается и может перестараться. Вы, миленькая, не давайте ему излишне увлекаться. Мало ли что…

— Не волнуйтесь. Он от меня не отходит.

— Влюблен?

— Кажется, да. Но сейчас это выглядит глупо.

— Любовь, Анечка, никогда не бывает глупой…

Мамонтов много часов проводил в лаборатории — под анализами чумной мокроты. Вечером он выстаивал под напором струй гидропульта, который смывал с его «доспехов» миллионы бацилл. Беда вскоре пришла, но совсем не с той стороны, с какой ее можно было ожидать. Это случилось при посещении китайской деревни Ходягоу, где чума уже собрала богатый урожай. В брошюре врача-эпидемиолога И. Куренкова, который виделся с последней участницей этого дела, эпизод описан так: «…в одной фанзе энергично действовала сестра милосердия Аня Снежкова, ей удалось взобраться на чердак. Через несколько минут она спустилась оттуда, ее халат был изорван и покрыт пылью, а марлевая повязка съехала набок.

— Если бы вы знали, что там делается! — чихая и кашляя, проговорила девушка. — Все вперемешку…

Мамонтов бросил на нее быстрый взгляд.

— Не волнуйтесь, Илюша, ничего со мной не случится…»

Вечером она несколько раз покашляла. Мамонтов принес градусник:

— Аня, без лишних разговоров.

— Может, и повышенная. Простудиться немудрено…

Температура была подозрительной. Илья сам производил анализ. На предметном стекле микроскоп высветил кружок, в котором резвились крохотные «бочонки». Илья капнул на стекло фуксином, и бациллы сразу окрасились биполярно — их концы покраснели. Он сдернул с лица маску и заплакал. Это была чума! Снежкову изолировали. Мамонтов вымолил разрешение ухаживать за нею…

— Илья, — сказала ему девушка наедине, — если ты меня полюбил, так скажи мне это. Пусть я умру любимой…

Он ей сказал, и она заплакала.

Вакцина, камфара, кислород — иных средств лечения не было.

Из поездки срочно вернулся в Харбин Заболотный:

— Илья, ты поступаешь рыцарски, не отходя от Снежковой, но как чумолог ведешь себя неосторожно. Я понимаю твои чувства, но нельзя же столь долго пребывать в противочумном костюме… Кстати, как ты себя чувствуешь?

— Как и все.

Аня при свидании сама сказала ему:

— Илья, спасибо тебе за все. Лучше бы ты ушел…

За ужином он сдержанно кашлянул.

— Ерунда, — сказал он. — Кто из нас не кашляет?

— На анализ! — велел ему Заболотный…

Первый анализ — чисто. Второй — чисто. Третий. Четвертый.

— Продолжайте и дальше, — настоял профессор…

Десятый анализ. Одиннадцатый. Двенадцатый. Тринадцатый.

— Все чисто, — сказал лаборант. — Никакой чумы.

— Хорошо, — повеселел Заболотный. — Ради моего успокоения, голубчик, сделайте четырнадцатый, и на этом закончим…

Четырнадцатый анализ был ужасен.

— Ну, что вы молчите? — спросил Данила Кириллович.

— Кишмя кишит… гляньте сами!

Заболотный навестил Илью, который ему пожаловался:

— Не повезло мне. В такое время схватил простуду…

— Тебе, Илья, и правда не повезло. Мы сделаем, что можем, но больше того, что можем сделать, мы сделать не в силах!

На следующий день в комнату, где он лежал в одиночестве, из Харбина чья-то добрая душа прислала первые тюльпаны.

— Можно, я перешлю их Анечке? — спросил он.

— Не надо! Аня уже вся в цветах…

Ани Снежковой в это время уже не было на свете, но смерть ее решили от Мамонтова скрыть. Юноша весь день лежал тихо, задумчивый, потом постучал в стенку и попросил студента Исаева сыграть ему на гармошке. Через стенку донеслась раздольная песня:

Ой, да подведите коня мне вороного,
Покрепче держите под уздцы.
Эх, едут с товаром дорогой широкою
Муромским лесом купцы…

Глухая стенка в рыжей известке отделяла его от поющих.

Это был барьер между жизнью и смертью — уже непреодолимый!

В синеве окон чуялись весенние разливы, чирикали харбинские воробьи, очень похожие на питерских, такие же бодренькие.

Илья попросил бумаги и стал писать прощальное письмо…