Благодаря неустанной заботе своих создателей МВФ быстро окреп, распространив влияние на многие государства. С той поры и до сих пор он надежно служит своим «родителям», подавляя национальные валюты, высасывая богатства тех стран, которые попали в его орбиту, стали его должниками. Та же скверно известная лавочка еврея-ростовщика (смотри хотя бы Пушкина!), только увеличенная до огромных, всемирных размеров.
Сталин несколько лет присматривался к жиреющему пауку, собирал в своем бекауриевском сейфе документы о деятельности МВФ, поступавшие по разным каналам, главным образом по линии А. А. Андреева. И нанес удар, оказавшийся особенно сильным и болезненным для МВФ, потому что был совершенно неожиданным для зарубежных банкиров. Постановление Совета Министров СССР, подписанное Сталиным, гласило:
«Прекратить с 1 марта 1950 года определение курса рубля по отношению к иностранным валютам на базе доллара и перевести на более устойчивую, золотую основу, в соответствии с золотым содержанием рубля».
Госбанку СССР поручалось впредь соответственно менять курс рубля в отношении к другим валютам.
Всего несколько абзацев, на которые в нашей стране мало кто обратил внимание, но какой переполох вызвали они за рубежом, как потрясли основы капиталистической экономики! По сути дела, Сталин перекрыл каналы перекачивания золота из государств всего социалистического лагеря в американские банки, подорвал авторитет доллара на мировом рынке. Для нас стоимость доллара сводилась к стоимости бумаги, на которой печаталась ассигнация, плюс краска, само печатание, перевозка, то есть к стоимости производства купюры. А это всего лишь жалкие центы.
Нужно учесть, что столь важная акция по подъему престижа и стоимости рубля была проведена после жесточайшей войны, в которой мы понесли огромные экономические утраты. На голом месте такую акцию не совершишь. Рачительный хозяин, Сталин сумел сохранить и увеличить золотой запас страны, который к моменту выхода постановления составлял 2500 тонн, что и явилось прочной основой для принятия важнейшего решения.[113]
Империалисты потерпели поражение, сравнимое разве что с поражением в глобальной битве за передел мира. Могущественный и самоуверенный Уинстон Черчилль, узнав о свершившемся, воскликнул в сильном волнении: «Что делает этот дядюшка Джо! Даже я в Бреттон-Вуде вынужден был согласиться променять фунт на доллар! Смертный приговор подписал себе дядюшка Джо!»
Черчилль, конечно, лучше других знал нравы финансовых акул. Они способны были простить многое. И расширение социалистического лагеря, и рост военных возможностей нашей страны, и конкуренцию, и так называемое гонение на их собратьев-евреев… Но простить крах, опустошивший их карманы, срывавший планы завоевания экономического мирового господства, они не могли. И готовы были теперь вести борьбу со Сталиным без всяких правил, в союзе хоть с самим Сатаной!
Исчезло письмо о распутстве Берии. Не из бекауриевского сейфа, а по рассеянности Сталина, что все чаще проявлялось с возрастом. Или из-за его небрежности: не внял моей просьбе никому письмо не показывать, ни с кем не говорить о нем, дабы уберечь от неприятностей тех, благодаря кому оно попало в наши руки. Сталин, с высоты своего положения, не осознал серьезности моих слов. Говорил об этом письме с Василием. С письмом в руках выходил в приемную к Поскребышеву уточнить что-то. Оставил этот документ то ли на столе у секретаря, то ли в своем кабинете, где побывало в тот день несколько человек. И уборщица в присутствии охраны убиралась утром. Может, сожгли письмо вместе с ненужными бумагами из мусорной корзины? Вариантов было много.
Иосиф Виссарионович сделал вид, что не придает значения мелкой пропаже, но с выводами не замедлил: впервые поколебался в полной благонадежности секретаря Поскребышева и давнего знакомца начальника охраны Власика. А я уж и не знал, что думать. По своим каналам пытался навести кое-какие справки. Ксения доверительно рассказала, что в экспедиции, в отделе первичной обработки почты, прошла проверка. С сотрудниками поодиночке беседовали товарищи с Лубянки. Вызывали и Ксению. Расспрашивали, как регистрируются письма, куда и кем направляются, просили охарактеризовать сотрудников. Впрямую о злополучном письме речь не велась, но я понял, что оно известно тому, кто не должен был о нем знать. Если Лаврентий Павлович поймет, что документ попал к Сталину через мои руки, то для меня это ничего не значило. Над Берией тяготел давний категоричный приказ Сталина, подтвержденный, кстати, после войны: «Если хоть один волос упадет с головы Николая Алексеевича, то ты, Лаврентий, сам останешься без головы». Берия не только не строил мне козни, но и всячески оберегал от разных неприятностей. Случись что со мной, подозрения могли пасть на него. А уж он-то знал, как умеет Иосиф Виссарионович держать слово.