Тайный суд

Взаправду, стало быть, по-настоящему, под самым носом разгуливает лютый враг! Что ж это делается, братцы?!

Любочка без стука открыла дверь:

– Товарищ майор, отпечатала, тут расписаться… – Вдруг, осекшись, спросила с испугом: – Что-то случилось, Степан Акимович? У вас лицо такое…

И впервые Чужак ответил ей грубо:

– Изыдь!

* * *

В это же самое время в том же самом здании и в таком же точно, как у Чужака, кабинете, но только расположенном этажом выше, за письменным столом сидел человек, носивший такое же, как Чужак, звание майора государственной безопасности, но на этом их сходство заканчивалось. У этого человека была неброская фамилия Николаев, и звали его, разумеется, Николай Николаевич. «Разумеется» – потому что рядом находились кабинеты Иванова И.И. (Иван Иванович, конечно же), Петрова П.П., Сидорова С.С. и т.д., так что считать их фамилии, имена и отчества подлинными мог бы только очень наивный гражданин.

Впрочем, столь наивные граждане на этом этаже никогда и не появлялись, ибо отдел майора Николаева, в отличие от чужаковского отдела, занимался розыском настоящих шпионов, засланных из-за рубежа, а не запуганных инженеров, врачей и прочих граждан, готовых после встречи с лубянскими костоломами подписать признание в чем угодно, хоть в шпионаже в пользу Шумерского царства. И хотя раскрываемость в отделе Николаева исчислялась единицами в месяц, а не сотнями в неделю, как у Чужака, этот отдел начальство ценило и даже, пожалуй, несколько побаивалось. И служили тут люди – не чета чужаковским мастерам пыточных дел с большими кулаками и тремя классами образования (да что там, когда сам нынешний нарком госбезопасности Ежов писал в графе «образование»: «незаконченное низшее»); все служившие тут имели образование высшее (а то и не одно), владели в совершенстве тремя-четырьмя иностранными языками (Николаев – шестью), какое-то время нелегально работали за границей. В общем, это был штучный товар, который надо беречь.

И никогда в их кабинетах не раздавались матюги следователей и стоны избиваемых, здесь вообще предпочитали тишину.

В тиши своего кабинета майор Николаев на время оторвался от чтения отчетов о наблюдениях за неким гражданином Быковым, почти наверняка являвшимся немецким шпионом, и недавно приехавшей в СССР некоей миссис Сазерленд, женой британского миллионера, с которой пока не все было ясно, и взялся за сводку по наркомату за минувшую неделю.

Строки об убитых столь затейливым образом майоре Ведренко и старшем майоре Буцисе вызвали особый интерес майора, хотя по его виду никто бы этого не заметил. Он подумал: «Допрыгались, мерзавцы! Давно пора», – поскольку знал за этими двоими много всяких гнусностей. Увы, гнусности эти нельзя было отнести к какому-нибудь троцкизму, носили они чисто бытовой характер, потому-то эти двое столь долго были вне всякой опасности, так же, как Цыганков и Капралов, убитые сходным образом чуть ранее.

И вот наконец кто-то решился поступить с ними так, как в любой другой стране поступило бы с ними само государство. Но здесь… Все их художества могли проходить лишь по линии милиции, однако разве ж наша народная милиция посмеет тронуть сотрудников самого НКВД, да еще носящих такие высокие чины?

Тогда кто же их?.. Безусловно, действовала какая-то умелая организация. «Молодцы ребята, славно сработано», – подумал Николаев, и как раз в этот момент зазвонил телефон.

Звонил сам народный комиссар Ежов. С майором Николаевым нарком всегда был по-своему вежлив, никогда не «тыкал», не повышал на него голос, словно его, наркома, вдруг пригибало перед этим умником «незаконченное низшее».

Сперва нарком поинтересовался, как дела с этим Быковым, немецким шпионом.

– Пока «водим», – коротко ответил Николаев.

Майор знал, что Ежов искренне не понимает, зачем долго «водить», если можно сразу взять и – по-рабоче-крестьянски – просто бить, пока не расколется, но и давить на их отдел как-то робеет.

– Ну-ну, водите, – сказал нарком.

Было ясно, что этот вопрос сейчас его мало интересует. Он сразу перешел к тому, что действительно его зацепило – к убийствам Буциса, Ведренки и других.

– Что думаете, Николай Николаевич, – спросил он, – может, это чья-нибудь иностранная разведка?

– Едва ли, – ответил майор. – Никакой разведке не интересны эти…

– …эти говнюки, – закончил за него нарком. – М-да, разведки всяким говном не интересуются… Тогда кто же?

– Мало ли кто. Думаю – просто на бытовой почве.

– Бытовуха… – с сомнением проговорил Ежов. – Уж больно как-то для простой бытовухи складно вышло… Может, передать в ваш отдел?

– Вы же знаете, Николай Иванович, наш отдел бытовухой, как вы выразились, не занимается, – сухо заметил майор Николаев.

Некоторое время он слышал в трубке сопение, которое, вероятно, отображало гнев народного комиссара, но, посопев немного, нарком лишь произнес:

– Ну ладно, – и повесил трубку.

Майор Николаев снова просмотрел сводку, хотя и так знал ее наизусть после первого прочтения – таково было свойство его памяти, – и проговорил:

– Любопытно… – что обычно означало его крайнюю заинтересованность в каком-либо деле.