Тайный суд

– А на закусочку? – маслясь в подобострастной улыбке, спросил изогнувшийся над ним официант.

– Я сказал – просто водки! Живо! – Манеры хама давались легко. Неужто так все просто, была бы только в кармане красная корочка?

– Слушаю-с!

Упорхнул, вернулся с запотевшим графинчиком, снова утанцевал. «Так и надо: на цырлах», – отметил где-то внутри Васильцева капитан госбезопасности Блинов.

Отметил, что двое сидевших за дальним столиком взирают на него, как кролики на удава. То были поднадзорные. За остальными столиками публика пребывала в расслабленном состоянии, порой, от хмеля утратив профессиональную бдительность, отдыхающие переговаривались излишне громко, и до него стали долетать обрывки разговоров.

«Кто это?» – «Который?» – «Ну этот, очкастый». – «Какой-то Блинов. Молодой, да ранний. Уже капитан госбезопасности». (Уже, стало быть, швейцар успел доложить.) – «Ни хрена себе![13] Когда ж успел?» – «Небось сынок или зятек». – «Тсс, потише ты!» – «Да я чё, я и ничё… Давай – за нашу Родину!» – «Вот так-то лучше… За нее!.. А ты на закуску, на закуску-то налегай».

«… Читал? (Это уже от другого столика.) На днях Непомирайку и Негорюева враги кокнули». – «Да-а… С Непомирайкой я за день до того сидел, как вот с тобой сейчас. Беззаветный был человек! А вот вишь, бдительность потерял». – «А ты не теряй! Враг, вон, повсюду. Ну, за них, за беззаветных ребят! Не чокаясь…»

«…А у него сколько, по-твоему, раскрытых троцкистов за месяц?» – «Ну?» – «Двенадцать! А у меня?» – «Штук тридцать, поди?» – «Да?! А сорок шесть не желаешь?» – «Ну?!» – «То-то! А кому третий кубарь на петлицу?» – «Ну?» – «Ему! Справедливо?» – «Ну…» – «Гну!.. Ему! А мне – тю-тю! Справедливо, я тебя спрашиваю?..»

«А он мне, б…, говорит: не имеете права!» – «Хо! Так и говорит?! Ну а ты?» – «Ну а я… Вынесли, суку. Нескоро снова внесут…»

«…А я ей говорю: хоть ты и заслуженная артистка, а супротив старшего сержанта госбезопасности ты тля, и докладывать на своих артисток-хренисток будешь ежедённо. И ваще…» – «А ты ее – тавó?» – «А как думал?..»

Борясь со страстным желанием надавать им всем по мордам, Васильцев осушил одну за другой еще две рюмки, поскольку его целью нынче было именно напиться.

Его графин был уже почти пуст, когда какие-то слова, произнесенные сзади, заставили напрячь слух. Он обернулся. Там вели разговор два лейтенанта, уже изрядно разопревшие от жратвы и выпивки.

– И за что ж ты его так, этого кочегара-профессора? – спрашивал один, с прилипшим к губе листком салата.

– А выдрючивался, – буркнул другой, у которого все никак не получалось подцепить вилкой шпротину.

– Привыкать надо, друг мой Серега, – поучал тот, с салатом на губе. – Все они, троцкисты, до поры выдрючиваются.

– А чё он обзывался? – Шпротина, не донесенная до рта, упала с вилки на скатерть.

– Так ить все они, троцкисты, обзываются до поры, да и зиновьевцы с бухаринцами не лучше. А потом шелковыми становятся, если с ними умеючи. Меня тут вот один давеча и сукой называл, и фашистом, а я сижу, в душе классовая ненависть кипит, а сижу себе, слушаю. Только потом уже… Но все ж не так, как ты, вот он и дожил у меня до пули в затылок. А перед тем еще и на четверых своих подельников показал. А мне за то – премию в двести рубликов. Вот так надо, брат Серега.

– Да, я знаю, у тебя, Сеня, выдержка… Хотя «фашиста» и «суку», может, и я б стерпел – не впервой. А тут…

– Ну и как же он тебя?

– Во, я записал даже… – Отложив вилку, он достал блокнот и прочитал с натугой: – Во! Сикофантом.

– Да-а, ничего не скажешь, умеют они, гады! Ишь, с подковыркой! Тут, конечно, и тебя можно понять; но зачем же вот так вот, в селезенку? Ты его, гада, – по сусалам, по сусалам. Ладно что без зубов – зато живой. Они нам, гады, до поры живыми нужны… – Вдруг, заметив, что Васильцев навис над ним, вспрыгнул: – Слушаю, товарищ капитан государственной безопасности!

– По сусалам, говоришь? – откуда-то изнутри Васильцева спросил капитан Блинов. – По сусалам – это как?

Лейтенант Сеня, глупо хлопая глазами, потянулся за салфеткой, чтобы отереть рот.

Не успел.

– Вот так по сусалам? – с этими словами Васильцев нанес хороший удар прямо в прилипшую салатину.

Послышался хруст, лейтенант пролетел по залу метров пять, стукнулся башкой о бочку из-под фикуса и затих. «Красиво!» – одобрил удар капитан Блинов.

Зал притих, все с интересом, а некоторые и не без удовольствия, наблюдали за происходящим. Лейтенант Серега вскочил и с недоумением уставился него.

– Что вылупился, сикофант? – спросил Блинов-Васильцев. – В селезенку, говоришь? Это как? Вот так? – и саданул ему в низ живота.

Тот издал икающий звук и нырнул носом в тарелку со шпротами. Затем, потянув на себя скатерть, осел на пол.

Васильцев почувствовал давно забытую, сладостную свободу, когда миг – да мой! Потом пускай что хотят с ним делают, гады, но вот напоследок еще – эту масляную рожу достать!

Вот так его, ыш абарак бузык!

Ах, как сладостно звенели падающие тарелки и графины, как театрально визжали дамы, как царственно парили над залом сорванные занавесы!