Тайный сыск царя Гороха. Книги 1-10

Мне было трудно всё это слушать, но Митька на каком-то этапе даже начал принимать подобные бредни за чистую монету. Похоже, он всё ещё слегка побаивался дьяка. Не его самого, конечно, а просто всех тех неприятностей, в которые гражданин Груздев столь успешно втравливал нас за всё время моей новой службы. Как у него это получается, ума не приложу…

– Младший сотрудник Лобов, слышишь шум?

– А то, Никита Иванович! Это ж наша Бабуленька-ягуленька посадки просит.

«Просит», собственно, не то слово. Наша бабка-экспертиза ни у кого ни на что разрешения спрашивать не будет. В принципе она бы запросто нам на крышу села, но моя опытная домохозяйка успешно приземлилась в десяти метрах от избушки прямо по курсу. Хорошо ещё избушка слушается голосового управления лучше, чем «мерседес» рулевого. Мы успели затормозить на раз-два, а бабка широко улыбнулась нам своим самым страшным оскалом.

– Стопорись, соколики! Принимай меня, старую, на борт, а ступу мою верную на буксир. Посторонись, Митенька, зашибу же дурачка к лешему…

Я вышел из избы и помог Яге пришвартовать ступу на крыльцо.

– А это ещё что?

В дубовом боку ступы торчали две оперённые стрелы и кривой турецкий нож с чёрной рукояткой.

– Разбойнички налетели пограбить да под юбку залезть. Но я навродь помелом отбилась.

Признаться, мы с Митей долго переваривали полученную информацию.

Во-первых, какой идиот «налетит» на Бабу-ягу?

Во-вторых, какому психу интересно, что у неё под юбкой?

В-третьих, с какого бодуна у нас тут объявились разбойники, когда мы ещё и час как от Лукошкина не отъехали?

И наконец, в-четвёртых, куда, мать их, милиция смотрит?!!

Ну да, чуть позже, с учётом того, что милиция – это мы и есть, появилось здоровое желание взять преступность за шиворот и хорошенько выбить из них столь хамское отношение к органам. Прямо с зубами выбить, если вы поняли, о чём я! И мы бы, уверен, справились, просто не успели.

– Руки вверх, начальник! Мы тя щас грабить будем.

Из-за кустов с обеих сторон дороги вышло шесть плечистых мужиков с уголовными как есть рожами. Про «печать порока» на их мордах говорить не приходилось. Это скорее уже был просто штамп, словно кто-то пришёл и попросил: «Мне нужно шесть конкретных разбойников». А ему: «Вот типовой образец, шесть штук, именно разбойников! Получите и пробейте на кассе».

– Выходи, а не то пальнём!

Самый высокий громила с всклокоченной бородой а-ля Пугачёв и безумными глазами а-ля Жириновский выкатил из кустов маленькую пушку а-ля мортира и, гнусно ухмыляясь, щёлкнул кресалом над головой.

– Ежели в упор пальнёт, так, поди, всю посуду в избе переколотит, – не разжимая зубов, прикинула наша эксперт-криминалистка. – Чё делать-то будем, участковый?

Митяй начал молча засучивать рукава, я попытался дотянуться до табельного ухвата, невзирая на целых трёх лучников в рядах этой придорожной бандгруппировки, – когда что-то чёрное скатилось с крыльца и грозный визг Филимона Митрофановича заставил присесть даже видавшую виды избушку.

– Это какая же фря мерзотошная тут своё вякало расхлебенило? Это же какого Аменхотепа египетского мумия ноздри сопливые отверзла? Это какие тут петушилы колотые в реальном времени конкретной братве заявы малюют вилами по навозу, ась?!

Сказать, что разбойнички припухли, нельзя. Припухли скорее мы. Атаман грабителей, конечно, удивился, но не отступил.

– Ой, хтой-то тут чирикает? Да я глотки резал, когда ты, дедуля, ещё молоко сосал в коровнике! Да у меня ноги по колени в крови, да мои сотоварищи сырое мясо с ножа не едят, они его руками рвут! Да у нас…

– А ну цыц! – Безумный дьяк резво бросился вперёд, хватая разбойника за бороду. – Чё ты сказал? Чё тут вслух прогавкал, шавка ты колченогая? Да я под самим Кощеем ходил, самому Змию Трёхголовому советы давал, у самого царя Гороха из карманов мелочь тырил! И кто ты после этого, свинота белобрысая, чмолота болотная, сусляндия гнилостная, лапотня приблатнённая-а…

Вот теперь замерли уже все: и мы и они. А обычный работник думского приказа чихвостил бандитов и в хвост и в гриву на таком чудесном сленге, о котором я и понятия не имел.

– Охладись, сколопендра небритая! И пушечку свою, пукалку медную, с глаз моих убери, покуда я её тебе при всех в такое место мизинцем не затолкал, что приспешнички твои, как репку, неделю тянуть будут! Я – думный дьяк в законе, а от вас, хмырил чернопрудненских, за версту трупами смердит. Я вас всех тут урою, запорю, за кирдык подвешу, так что вы у меня муравьев жрать будете и мочой козлиной запивать.

– Какой мочой? – нервно пискнул кто-то.

– Неразбавленной!

Филимон Митрофанович пришёл в такое неистовство, что уже начал рвать на впалой груди рясу, скрипя зубами так, что даже Яга поёжилась.

– Да мы ж не при делах, на такие-то раскопы не подписывались, – невольно отступил атаман шайки. – Нам за участкового заплатили, а ты, мил-человек, не серчай, иди себе подобру-поздорову. Мы неволить не станем и грабить не будем, своих не трогаем, понятия имеем, берега не путаем.