Тайный узел

— Вы не можете посмотреть, — мягко обратился Щелкунов к Печорской, — находятся ли деньги на своем месте или нет?

Виталию Викторовичу отчего-то было жалко молодую беззащитную вдову. Как бывает жалко голодного щенка, тыкающегося холодным носом в ладони, или котенка, забившегося со страха перед чужим миром под лавку или скрипучее крыльцо. Хотя ранее в каких-либо прежних делах, которые ему доводилось вести, особой жалости к свидетелям происшествий или преступлений майор не испытывал.

Все теперь пойдет прахом, что Модест Печорский так кропотливо преумножал и выстраивал: магазины и ресторан.

Нина прошла к письменному столу и выдвинула верхний ящик. Денег в нем не оказалось.

— Их здесь нет, — удивленно произнесла она и посмотрела на майора милиции: — Вы полагаете, нас ограбили? — Она помолчала, собираясь с духом, чтобы произнести следующую фразу: — А моего мужа что — убили? Но кто это мог сделать? И за что?

— Мы здесь для того, чтобы разобраться во всех обстоятельствах произошедшего, — уклончиво и довольно сухо ответил Щелкунов.

— Да нет, не может такого быть, — взволнованно произнесла Печорская, обращаясь скорее сама к себе. После чего вскинула голову и посмотрела Виталию Викторовичу прямо в глаза: — Модест Вениаминович, конечно, сделал это сам. Это, вне всякого сомнения, самоубийство.

— Откуда у вас такая уверенность? У него были на то какие-то причины? Может, он болел?

Отвернувшись, вдова молчала.

— Сколько было денег? — выдержав паузу, спросил Виталий Викторович, немного удивленный поведением молодой вдовы. Другая бы на ее месте наверняка ухватилась бы за версию об убийстве мужа, которая оправдывала бы его и делала из него жертву преступления, а не явно смалодушничавшего человека, сдавшегося перед обстоятельствами. Если бы эта другая его любила и желала сохранить добрую память о нем. А Нина, похоже, больших чувств к ныне покойному супругу не испытывала.

— Точно я не могу сказать, — тихо ответила молодая женщина.

— Ну, можете сказать хотя бы примерно? — вновь спросил Щелкунов, надеясь получить точный ответ.

— Думаю, тысяч семь-восемь.

— Значит, в ящике письменного стола находилось тысяч семь-восемь, которых на настоящий момент нет, — констатировал начальник ОББ городского управления.

— Нет… Но, возможно, Модест потратил их сам. Он много вкладывался в свои магазины и ресторан, — пояснила Нина, опять-таки косвенно поддерживая версию о самоубийстве. — А вот его сберкнижки, — Печорская показала их майору милиции, — обе на месте.

— Позвольте на них взглянуть? — попросил Виталий Викторович.

Нина протянула майору обе книжки. Тот открыл одну и едва не присвистнул — пятьдесят пять тысяч целковых. Немалая сумма! Вторая — на сумму сорок три тысячи с копейками. То бишь с рублями. Итого — девяносто восемь тысяч с чем-то. Очень даже неплохой заработок для советского гражданина, готовящегося безбедно встретить старость. Чтобы заработать такие деньги, ему, начальнику отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством, надлежит проработать на своем месте без малого десять лет. При этом следовало не есть, не пить и ничего не покупать… Даже папиросы.

— Скажите, Нина… Как вас по отчеству? — поинтересовался Виталий Викторович.

— Александровна, — последовал ответ.

— Вот скажите мне, Нина Александровна, а враги у вашего мужа были? Или, может быть, какие-то недоброжелатели? — задал Щелкунов вопрос, являющийся, скорее, дежурным при опросе пострадавших. — Ведь он был человеком небедным. Я бы даже сказал — состоятельным. Многие могли ему завидовать.

— Я не знаю, — не сразу ответила молодая вдова. — Мы жили довольно замкнуто. Ни с кем особенно не общались.

— Значит, вы никак не можете помочь следствию… — констатировал Щелкунов и добавил, глядя куда-то поверх головы собеседницы: — Или, может, не хотите?

После этих слов Виталий Викторович внимательно и пытливо всмотрелся в Нину.

— Не могу, — тихо промолвила молодая женщина и опустила голову.

Где-то слаженно закричали «ура». Этажом выше раздалась звонкая музыка. Несколько человек вышли на лестничную площадку, громко разговаривая и смеясь. Запахло табачным дымом. Из открытой двери донеслось пение:

Если на празднике с нами встречаются
несколько старых друзей,
то, что нам дорого, припоминается,
песня звучит веселей.
Ну-ка, товарищи, грянем застольную,
выше стаканы с вином,
выпьем за Родину, выпьем за Сталина,
выпьем и снова нальем.

Это значило, что только что наступил новый, одна тысяча девятьсот сорок восьмой год.

Что же он сулит?

Глава 3. Вопросы без ответов