Тайный воин

Ознобиша ткнул его локтем, но затрещина Беримёда обрушилась стремительно и нещадно. Ошалело вскочив, Сквара увидел рядом с попущеником подошедшего Ветра. Галуха смотрел раздражённо и зло, держа в одной руке маленький гудок, в другой – лучок от него.

– Этому сыну неразумия я уже подумывал дать имя, но он снова ищет пределы моего терпения, – сказал Ветер. – Видно, даже я не сумел научить его мало-мальскому уважению… В холодницу!

Сквара привычно взмолился:

– Учитель, воля твоя, а можно…

Но на сей раз источник, похоже, был в самом деле сердит. Скваре не удалось выпросить с собой самой завалящей снастишки, какой-нибудь пыжатки, чтобы повозиться с ней взаперти. Или даже скучнейшей из книг, вроде «Росписи болотным травам северных украин Андархайны», которая, на его взгляд, сама была уже наказанием…

Ветер лишь недобро нахмурился, повторил:

– В холодницу!

Сквара свесил голову, поплёлся, горестно оглядываясь, к выходу из трапезной. Его братейко внимательно смотрел на котляра, вспоминал домашнюю жизнь. Мама, бывало, наказывала безобразников, иной раз бралась даже за хворостину… но уж и добавлять не было позволено никому. Ни деду с бабкой, ни даже отцу. Вот, значит, как вёл себя учитель с попущеником. Как с наказанным. Коему Скварино неуважение явилось вроде придачи.

А Ветер докончил, не глядя на Ознобишу:

– Кто у дымохода вертеться начнёт – обоих на ошейники примкну и не посчитаюсь, что недоросли… Продолжай, наставник Галуха.

– Вот снасть, именуемая уд… – догнал Сквару возле двери голос заезженца.

Такое название взывало к самым смешным толкованиям, но в трапезной никто не посмел даже хихикнуть. Сквара оглянулся. Попущеник держал на ладонях облый короб, увенчанный длинной, круто изломанной шейкой.

– Снасть сия весьма нелюбезна Владычице, почти в той же мере, что гусли…

Опёнок замешкался возле порога, надеясь услышать, как же поют эти длинные блестящие струны-сутуги… но натолкнулся на пустой взгляд Ветра – и мигом закрыл дверь с той стороны. Самое обидное, вся сонливость с него успела слететь, только поди теперь кому докажи.

Заточение, пусть и строгое, в этот раз оказалось для Сквары недолгим. Из очажной пасти ничего так и не выпало, зато ходить двором вплоть окошка холодницы не было воспрещено. Сквара пел очень тихо, однако довольно скоро мальчишки стали смеяться, а спустя некоторое время Беримёд расслышал слова:

Веселил честной народ,
Был глумцом и ощеулом…
Я теперь уже не тот –
Стал попущеником снулым!

Когда старший ученик спустился в подвал, Сквара сидел под стеной. За неимением монетки гонял по костяшкам плоский маленький камешек.

– Пошли! – сказал Беримёд.

Дикомыт поднял голову:

– Куда ещё?

– А зубов не многовато во рту? – рассердился старший. – Можно и поубавить!

Он ходил под Лихарем и многое от него перенял.

– Валяй, – не отрываясь от игры, кивнул дикомыт. – Поубавь.

Камешек вертелся, плясал, вставал на ребро, подскакивал, пропадал.

Беримёд вскипел про себя, однако сразу решил, что прямо сейчас всё равно не рука учить наглеца. Он сказал:

– Учитель зовёт.

Ветер сидел в малой трапезной, которую отвели Галухе для отдельных занятий с учениками. Сквара низко поклонился, стал ждать выволочки. Учитель кивнул ему на попущеника. Тот, облачённый в засаленную андархскую вышиванку, стоял гневный и красный, словно Сквара опять что-то проспал. Опёнку сделалось совестно.

– Прости, господин…

Галуха спросил вдруг:

– Снулый-то почему?

«А потому, что сам на ходу спишь и нас усыпляешь». Сквара опустил глаза:

– Прости, господин…

Галуха зашипел сквозь зубы. На столе перед ним были разложены едва ли не все орудия, показанные на общем уроке.

– Выбери что-нибудь, зазорник.

Сквара оглядел стол, не увидел ничего похожего на любимые кугиклы и без колебания потянулся к андархским гуслям. Они были широкие, о пятнадцати струнах, непривычной работы… Сквара видел похожие у немого скомороха, дедушки Гудима. Им со Светелом очень хотелось тогда подержать гусли в руках, примериться к звучанию струн. Ан не пришлось.

– Я предупреждал тебя, каков будет его выбор, – сказал Ветер и со вздохом поднялся. – Ладно, пойду. Теперь вы столкуетесь.

Галуха явно придерживался иного мнения, но смолчал.

Сквара гладил пальцами тонко выдолбленную кленовую доску, тихонько пощипывал струны, пробовал по две, по три вместе. Торопился, пока снова не отняли.

– Играл на таких прежде? – мрачно осведомился попущеник.

– Не, господин.

– А взял почему?

– Так забавные. У нас… Господин, а тут под нижней палубкой щель дышит! Позволь, зачиню? У древоделов клей рыбий…

Галуха выдернул у него гусли:

– Косорукий мальчишка! Тебе козлиную шкуру на пялах только тянуть, по обычаю дикарей!

«Слышал бы ты, как разговаривал бубен деда Игорки. Люди с ним советоваться приходили…» Сквара отвернулся, зевнул.

Попущеник всплеснул руками:

– Да ты ещё наглей, чем я думал!

– Господин, – сказал Сквара. – Можно, я лучше обратно в холодницу пойду?

– Что?..

– Так ты всё равно учить не учишь и самому попробовать не даёшь.