— Конечно друг. Это хорошо, что ты не затаил обиду. Но, согласись, ты сам виноват. Зачем в драку кинулся? — Минотавр прекратил смеяться и сочувственно посмотрел на героя.
— Ну я же не знал… — Попытался тот оправдаться, но был остановлен взмахом огромной руки
— Ааа… Забудем. Присоединяйся. Да ты наверно голодный. Погоди. Я сейчас.
Он подпрыгнул, ловко встав на ноги, скакнул куда-то, в один из многочисленных выходов из зала, и тут-же вернулся, в одной руке, с зажатой под мышкой, целой тушей зажаренного барана, а в другой, с пятью кувшинами, висящих на пальцах ладони как перстни. Сделал он это на столько легко, словно не весил тонны полторы, а был соткан из лебяжьего пуха.
Что? — Вопросом в глазах, ответил он на недоуменные взгляды сидящих за столом гостей. — Теперь нас уже трое пить будет. Может еще и юноша присоединиться? Тогда четверо. Мало на всех вина, вот я и захватил еще, чтобы больше не бегать. Угощайтесь. Он кинул на стол тушу, которая, упав, расколола большой арбуз, брызнув соком в глаз шишка.
— Вот же увалень неуклюжий. — Пробубнил тот вытираясь краем покрывала. — Наливай морда твоя бычья, а то я уже почти засох.
— Я тоже наверно присоединюсь. Когда еще такого выпить придется. — Улыбнулся Федогран и взял в руки кубок. — Только немного. Не любитель я этого.
Минотавр, с ловкостью профессионального бармена разлил темно-красную, с фруктово-цветочным ароматом жидкость.
— Я тоже не любитель. — Рассмеялся он и подмигнул шишку. — Я профессионал. — Он встал, вытянувшись во весь рост и торжественно продолжил. — За вас друзья. Слава Гермесу, меня создавшему, и пославшего мне такую компанию. До дна!
Глава 17 Кольчуга
— А ты почему не пьянеешь?
— Так это. — Замялся голос. — Когда меня Гермес создавал, Бахус заклятье трезвости наложил. Он как раз тогда в кузницу зашел, вот гад и отметился, ради шутки. Скучно ему было. А ты почему?
— Квасура постарался, ну это вроде вашего Бахуса — то же бог, и то же выпить не дурак. Он тогда к Стрибогу по делам каким-то заходил, да за столом задержался. Хозяин-то мой бывший, выпивку не любит, вот тот меня к себе в собутыльники и взял, чтобы значит не одному медом наливаться. Ну а что бы я не пьянел, и пил с ним на равных, вплел в меня воронку трезвости, она невидимая, из черной материи скроенная, но, несмотря на это, дурь в себя алкогольную, мозги в непотребство искривляющую, хорошо всасывает, вместе с медом хмельным. Оставляет только вкус приятный. Так что сколько в меня не залей, все в землю уйдет, а я, словно и не пил вовсе.
Этот голос Федогран вспомнил быстро, а вот кто второй собеседник, оставалось загадкой, которую плавающий в тумане мозг, никак не желал идентифицировать с постоянно уплывающей картинкой. Можно было, конечно, открыть глаза и посмотреть, но сил на это не было, они намертво слиплись, и еще голова болела так, словно по ней весь день колотила дубинами княжеская дружина, отрабатывая удар конной лавы прямо в лоб, а заодно, какой-то шутник, для полноты ощущений, в рот насыпал речного песка, и туда, все кошки, какие только существуют в округе, отметились с полным старанием, наполнив его смрадом.
В памяти, рваными урывками проскакивали бессвязные, тусклые кадры: бычья морда; бычья морда с шишком на носу, размахивающего руками, и что-то доказывающему в удивленные красные глаза; какой-то спящий и громко храпящий парень, свернувшийся калачиком вокруг кувшина и положивший голову на расколотый пополам арбуз, которому Федогран рассказывает, вытирая текущие по лицу слезы, о своей Алине; затем, он дирижирует мечем и поет: «Черный ворон», а знакомая бычья морда, с Илькой на плече, подпевает: «Что ты вьешься».
Вспомнил! Этот, со звериной мордой — минотавр, а тот калачик вокруг кувшина — Тессий.
Это же сколько он выпил?
Тогда, с Ванькой, было легче, ни провалов в памяти ни нестерпимой боли в голове, только веселое настроении, желание покуражиться — свернуть горы, а также, синяки на заднице, от отцовского ремня, но это уже потом, дома. Он улыбнулся воспоминаниям, но тут же застонал от прострелившей голову боли.
— О! Один очнулся. — Раздался смех, и в нос пахнуло отвратным запахом спирта, сдобренного какими-то травами и фруктами. Федогран с трудом открыл один глаз, второй намертво слипся ресницами. Прямо над ним склонилась улыбающаяся морда быка, с вылупленными глазами, и уткнувшийся в нос серебряный кубок. — На отхлебни, говорят помогает.
Желудок мгновенно свело спазмом, и парня вырвало кислятиной, прямо в уткнувшуюся в рот посудину с вином.
— Да, уж!!! — Заржал, хлопая толстыми губами монстр, выплескивая испорченный напиток на землю, и стряхивая с себя брызги. — А я почти поверил, друг Илька, что этот парень, несмотря на юный возраст, действительно чемпион по пьянству. Это надо же так врать. Мастак ты кромочник.