Сумерки постепенно превратились в ночь, а мы ещё и половины пути не прошли. Дорога, обезображенная грузовиками и таянием снега, становилась всё хуже: из под снега вылезла осенняя распутица и в темноте легко было провалиться, соскользнуть в большую лужу.
Мы шли и разговаривали о природе. А точнее, говорил Володя, а я слушал, изредка поддакиванием показывая, что слушаю внимательно...
У нас, на Урале - рассказывал он - рядом с посёлком стояли чистейшие
сосновые боры, вперемежку с моховыми болотами. И на этих болотах, морозными апрельскими утрами, "играли" глухари. Да как играли!
С рассветом диковинные, древние птицы начинали драться между собой
свирепо и кроваво, выщипывая крепкими, загнутыми клювами друг у друга перья из груди и из шеи...
Как - то, когда я подрос, отец взял меня на ток... Мы долго куда - то брели
в темноте, хлюпая резиновыми сапогами по болотным лужам и лужицам..
Потом сели на высокую кочку и тоже невыносимо долго слушали ночную,
страшную тишину. Только на рассвете, отец различил где - то далеко глухариную песню и ускакал в ту сторону, приказав мне ждать его на месте.
Я сидел, дрожал от холода, встречая ярко - алый рассвет, когда вдруг,
откуда - то из бескрайних болот прилетели большие чёрные птицы - глухари и серые меньшие по размерам глухарки. Капалухи - глухарки стали кормиться клюквой, словно рассыпанной чьей - то щедрой рукой по кочкам, а мрачные, злодейского вида глухари - драться.
Это было чудовищно азартное зрелище, для меня, тогда подростка, свято
верившего, что драться можно только будучи злым человеком или хищником... Но озадаченный этим всплеском инстинктивной агрессивности, я забыл про холод и одиночество...
Глухари - петухи, как рыцари в чёрном, быстро - быстро бежали в разные
стороны, потом разворачивались и взлетев на высоту человеческого роста, неслись навстречу друг другу, а столкнувшись в воздухе, грудь в грудь, с треском перьев, били один другого крыльями и клевались. Потом словно по команде, они расходились - разбегались в стороны, и всё повторялось сначала, снова и снова...
Ещё на рассвете, в сосновой рощице, торчавшей на горизонте, бухнул
выстрел и эхо, прокатившись по округе, пропало. Я забеспокоился, делал разные драматические предположения, но когда прилетели глухари, я обо всём забыл...
Потом, уже почти рядом грохнул второй выстрел и вскоре я различил,
фигуру отца, с чем - то чёрным в обеих руках. Мои глухари, словно испарились, исчезли, пока я вглядывался вдаль - всё тогдашнее утро было наполнено чудесами...
Наконец, отец, тяжело дыша подошёл, и я разглядел в его руках двух птиц,
длинношеих, с красными бровями, над прикрытыми серой пленочкой, маленькими глазками, с бело - зелёными клювами, напоминающими по форме орлиные...
Я долго ощупывал их тяжёлые, ещё тёплые покрытые плотными перьями
тушки, дёргал за "бороду" под клювом, осматривал сильные крылья и когтистые, покрытые роговыми чешуйками, лапы, делающие такие красивые следы - ёлочки на снегу.
Когда я рассказал отцу, о том что видел, он усмехнулся и ответил, что мне
Повезло, и я видел глухариную свадьбу и драки петухов на этом жестоком празднике любви.
...Володя, рассказывал всё это увлечённо и красочно и я заслушавшись, вдруг оступился в яму наполненную водой и мокрым снегом и мгновенно набрал ледяной воды в сапоги.
С испуганным уханьем, я выбрался из глубокой колдобины и чертыхаясь стал выжимать портянки и носки. Володя хохотал и неумело пытался мне помочь. Я тоже не очень горевал, потому что весной можно иногда провалиться и по пояс...
Вскоре, мы продолжили путь и только к середине ночи дошли до широкого болота, полного воды, с двух сантиметровой коркой льда на поверхности. Долго решали - где лучше пить чай - на той или на этой стороне и в конце концов договорились, что перейдём на ту сторону, а там уже будем жечь костёр и сушиться и пить чай до трёх часов ночи, а потом уйдём на токовище.
Чтобы сохранить сапоги и портянки в сухости, Володя решил преодолевать водную преграду в кедах, на босу ногу. Я же шёл в сапогах и посередине болота, оступившись, набрал воды в оба, до краёв. Портянки, я тоже снял ещё на берегу и голые ступни хлюпали в сапогах, норовивших свалиться и навсегда остаться в болоте.
Надо отметить, что я хронический ревматик и потому не терплю холодной воды, что в детстве не мешало мне купаться и плавать с ранней весны до поздней осени, ото льда, до льда...
Однако здесь было другое дело. Я пробыл в ледяной воде почти десять минут и потом, когда выбрался на берег, от боли в суставах принялся выть и хохотать, как сумасшедший. Это было похоже на истерику, и Володя испугался. - Потерпи, потерпи, потерпи - бормотал он, тычась в темноте под кусты, отыскивая сухие ветки для костра.
Я не мог стоять на месте после пережитого болевого стресса и потому бегал кругами, пыхтел сквозь зубы и собирал сухой хлам из под деревьев.
Наконец огонь разгорелся, чай закипел и хотя место было не очень подходящее - сырое и в зарослях густого холодного кустарника - мы попили, поели и наконец согрелись...