Тайский талисман

— Масляная краска, — сообщил он примерно час спустя. — Из тех, какими пользуются художники. Тут есть какой-то красный пигмент и разбавитель. Лаборант думает, что он, должно быть, чистил кисти и случайно обрызгал стену. Для вас это что-то означает?

— Да, — ответила я. — Спасибо.

Потом схватила портрет, велела охраннику вызвать мне машину и поехала в Бангкок.

* * *

— О, это вы, — сказал Роберт Фицджеральд, выглядывая через перила. Он был очень бледен, голова была забинтована, но находился дома. — Влезайте. Вижу, вы нашли портрет.

— В состоянии немного поработать? — спросила я.

— Думаю, что да, — ответил он. — Если не потребуется бежать марафонскую дистанцию или что-то в этом роде.

— Я попрошу вас очистить эту часть портрета.

— Весь портрет требует небольшой чистки.

— Удалите Будду, — сказала я, указывая. — Начните примерно здесь.

— Не понимаю, зачем, — сказал он. — Это замечательная живопись, и художник, как-никак, мой отец.

— Посмотрите немного на портрет, — заговорила я. — Ваш отец был замечательным мастером. Его перспектива совершенна. Здесь несовершенство. Кто-то, может быть, он сам, может, кто-то другой, закрасил это место. Уилл Бошамп тоже так думал. Он начал расчищать это место перед тем, как был убит. Если посмотрите внимательно, увидите, где он начинал.

— Убит?! — воскликнул он. — Вы ничего не говорили о том, что его убили. Между прочим, я знаю, кто эта Хелен Форд. Я навел о ней справки. Она убийца. С какой стати мне в это впутываться?

— Потому что она сестра вашего отца.

— Что? — воскликнул Роберт. Бледность его стала более заметной, и он откинулся на спинку дивана. Казалось, ему трудно дышать. Но мне было все равно.

— Это так. Теперь о портрете…

— О, Господи, — произнес он. Я внезапно поняла, что, несмотря на всю свою внешнюю грубость, Фицджеральд даже в лучшие времена очень хрупкий человек, а это время вряд ли было лучшим. — Не могли бы подать мне ингалятор? — сказал он, вяло указывая на стол, где лежал этот прибор. — Моя астма…

— Роберт, — заговорила я, подав ему ингалятор, но не дожидаясь, когда он сделает вдох. — Это очень важно, иначе бы я не приехала. По ходу дела я расскажу вам о вашей тете, но вам нужно приниматься за работу.

Восстановив дыхание, Роберт пристально разглядывал портрет несколько минут.

— Пожалуй, вы правы, — согласился он. — Очень может быть, что оригинал кто-то закрасил.

— Сможете сделать это? — спросила я.

— Думаю, что да. Сейчас принесу кое-какие материалы.

Он вяло пошел в заднюю часть дома, а я сидела в мучительном ожидании.

* * *

В течение нескольких часов медленно появлялось лицо: темные волосы, светло-карие глаза, смуглая кожа и взгляд, такой же, как у женщины, рука которой была простерта, словно защищая это лицо.

— Господи, — произнес Фицджеральд. — Это ребенок, и наверняка ее.

— Ваша мать все еще в городе? — спросила я.

— Да, — ответил Роберт.

— Едем к ней.

— Не могли бы вы без меня? Я неважно себя чувствую.

Роберт выглядел нездоровым. Бледность его приобрела зеленый оттенок.

— Извините, — сказала я. — Ехать, когда скверно себя чувствуете, это слишком. Только дайте мне точный адрес.

* * *

— Здравствуйте, дорогая, — сказала Эдна Томас, маленькая, опрятная, седая женщина с голубыми глазами. Руки ее были изуродованы артритом. — Вы та самая славная девушка, что обнаружила Бобби и вызвала врача, так ведь?

Она говорила с неопределенным акцентом, который появляется у многих американцев после долгих лет жизни в Англии. Я нашла ее в отеле, который в лучшем случае можно было назвать отелем туристского класса. Комната была чистой, но гнетуще скромной. Если ее первый муж зарабатывал деньги кистью, она как будто не получила от этого никакой пользы.

— Мне нужно узнать о Хелен Форд. В особенности о ее детях.

— Господи! — воскликнула она. — Не знаю… о каких детях?

— Миссис Томас, пожалуйста, — заговорила я. — Из-за этого гибнут люди. Ваш сын стал бы одним из них, если б я его не обнаружила. Мне известно вот что.

Я пересказала ей все, что прочла в рукописи Уилла, а потом рассказала о портрете.

— Роберту нужно было уничтожить этот портрет, — сказала миссис Томас. — Я так и говорила ему. Только у него рука не поднялась. Кроме портрета, у него ничего не оставалось от сестры, которую он обожал. Чтобы иметь возможность сохранить портрет, он закрасил ребенка Буддой.

— Дети, — сказала я. — Мне необходимо знать о них.