У меня все лицо горит, и проклятая дрожь расходится мурашками по всему телу. Зачерпываю горсть снега с обочины, прикладываю к щекам. Неприятная ситуация! Конечно! Они все замяли. Кому какое дело до маленькой сироты, посмевшей влюбиться в красивого сына спонсора нашего интерната. Это даже не влюбленность была. Какое-то другое теплое и щемящее чувство. Новое и еще совсем детское. Он с отцом приезжал часто. Мы общались. И когда в свой очередной приезд он позвал сбежать от всех, я конечно же согласилась. Даже и не подумала ничего плохого. Ведь это наши пацаны способны на всякое и пошлое, и подлое, а он был другим. Из другого мира.
Закрыв глаза, прикладываю к лицу еще немного снега. Тогда было очень больно. Сначала физически, а потом морально. Я даже не знаю, от чего больше. От того, что меня изнасиловал мальчик, который мне нравился. Или от того, что я ему доверяла, а он воспользовался, а потом не захотел слышать: «нет». А может от того, что я в очередной раз поняла, насколько одинока во всем этом огромном, несправедливом мире и заступиться за меня некому. Только я сама могу себя отстоять. Я тогда поклялась, больше никаких мажоров, никакого доверия. И у меня получалось. Даже с Тимуром получалось. А Тайсон такой упрямый. Ему же надо забраться дальше и глубже, под броню.
Надо будет сказать Таиру Расуловичу спасибо за это воспоминание. Если Тай пробьет мою защиту окончательно, а потом будет все, о чем говорил его отец, не знаю, что останется от меня. Не хочу…
Нервно сглотнув, беру себя в руки.
Из груди вырывается нервный смешок. Диван — отличный мотиватор. На моем спал Тайсон, и моя подушка теперь пахнет им. А запах у этой обаятельной сволочи шикарный.
Во Дворце нас собирают на тренировку. Работаю на износ, чтобы ни о чем не думать.
— Юля, все! — тормозит меня тренер, выключая беговую дорожку. — Что с тобой?
— Все хорошо. Задумалась просто. Извините.
— У нас два выступления. Береги себя, пожалуйста.
— Постараюсь.
Убегаю в душ. У нас есть пара часов на отдых и мы уезжаем на главный стадион к нашим парням на игру.
Чтобы не сидеть без дела, решаю прогуляться в сторону буфета. И конечно же мне надо пройти через боксерское крыло! У медкабинета открыта дверь. Оттуда раздается жутко злой мужской рык.
— Юрий Германович, пожалуйста, — на рык отвечает Тайсон. Я замираю, сразу понимая, о чем там идет речь. — У девчонок тоналку возьмем, замажем и все. Кто там будет меня рассматривать?
— Ты понимаешь, что нас всех посадят, если я тебя на ринг с травмой выпущу!
— Да нет у меня никакой травмы, Юрий Германович. Это ерунда.
— Убить бы тебя, Салахов!
Из-за угла выворачивает Таир Расулович. Я прячусь за дверь и стараюсь не дышать.
— Твою мать! Ты совсем долбоеб! — отец Тайсона не стесняется в выражениях. — Из-за девки своей подрался?! — рычит он.
— Не трогай Юлю! Она не причём! — вступается Тай.
— Я сейчас добавлю тебе, дебилу! Снимок делали? — обращается скорее всего к врачу.
— Делали. Удар был сильный, небольшое кровоизлияние, но ребра целые. И сотрясение у него, Таир Расулович. Легкое, но дезориентация есть. Мы не можем его с таким букетом на ринг выпустить.
— Нормально со мной все! — продолжает давить Тайсон.
— Парень говорит, что с ним все нормально, — голос его отца становится ледяным. — Сделайте так, чтобы он вышел на бой. А ты. Только попробуй слить. Я всех твоих баб скопом из города вышлю. И подружка твоя сегодня же из Дворца вылетит! Юрий Германович, я все договоренности со спорткомитетом возьму на себя. Замажьте ему синяк. Пусть выходит и бьется. Все разборки будут потом.
— Вы понимаете, что мы не можем? — стоит на своем Терехов.
— Если ты не можешь, Юра, я найду ему тренера, который сможет! Работать всем!
Глава 24
Это был тяжелый бой. Я местами его ни хрена не помню. Мне важно было не подставить под каток в виде моего отца Юльку. Он сломает девочке жизнь по щелчку пальцев. И я буду виноват.
— Парни, возьмите его.
Терехов передает меня Климу и Сэму. Пацаны закидывают мои руки к себе на плечи, поддерживая под спину уводят в раздевалку. Мышцы во всем теле дрожат, ноги еле передвигаются, пот заливает глаза и башка кружится от усталости.
— Мы думали, ты не вывезешь, — признается Семен.
— Я тоже так думал, — закрываю глаза. Пацаны сажают меня на скамейку.