Тающий человек

На них было то, что я и ожидал. Действующие лица: Панда Бабукар и — относительно двух других можно было с уверенностью держать пари — генерал Сейфу Гонвалла и миссис Фалия Максе. Заснято все было скрытой камерой, находившейся где-то под потолком. Я подумал, что организовал это либо Денфорд, либо Тиш Кермод. Скорее всего, Тиш. В плане акробатики представление было достаточно ограниченным. На утомленного бизнесмена оно бы произвело не более тонизирующее действие, чем рядовая продукция этого жанра, но на членов кабинета Гонваллы оно бы произвело эффект разорвавшейся бомбы, и разорвавшейся под креслом министра сельского хозяйства. Перед своим народом Гонвалла всегда выступал как суровый и справедливый отец, готовый вести решительную борьбу с коррупцией, аморальностью и всеми социальными и экономическими пороками. Выборочный показ пленок на родине генерала, я был уверен, привел бы к быстрой смене правительства. Чего, конечно, и хотел О'Дауда.

На магнитофонной ленте был записан разговор между генералом и мистером Алексеем Кукариным. Они, судя по всему, были большими друзьями, так как обращались друг к другу исключительно “генерал” и “Алексей”. Разговор велся на английском и был записан, я снова был в этом уверен, без их ведома, иначе бы генерал не высказал некоторых замечаний о членах своего правительства, а Алексей — о членах правительства его страны, что могло бы сделать его крайне непопулярной фигурой у себя на родине. Однако суть разговора сводилась к тому, что люди Алексея были бы рады поставлять боевые самолеты и другую технику и вооружение в обмен на гарантированный процент — довольно большой и по низкой цене — от добычи определенных минералов и руд и производство некоторых химических продуктов — простых и безобидных вещей типа кобальта, алюминиевых руд и урана, которые должны будут постепенно производиться государственной монополией по добыче и переработке полезных ископаемых, находящейся в настоящий момент в процессе становления. Алексей настаивал на том, что не следует выплачивать никаких компенсаций европейским концернам, уже ведущим свою деятельность в стране. Решительная национализация — вот верный путь. Генерал заколебался относительно этого, но Алексей настойчиво убеждал его, что после десятков лет колониальных страданий и эксплуатации, перенесенных его страной, ему не следует проявлять мягкосердечие. В итоге генерал согласился.

Прослушав и просмотрев пленки, я составил достаточное представление об их характерах. Несмотря на все свое обаяние и эпизодические шутки, Алексей четко следовал данным им инструкциям и когда дело доходило до фактов, он был тверд и ясен как граненый алмаз. Генерал был за пределами спальни довольно неплохим парнем, но с несколько смазанными гранями — некоторые вещи ему нужно было объяснять не один раз. Он, должно быть, был человеком простоватым, иначе бы он никогда не принял приглашение воспользоваться Шато де ля Форклас. Я знал, что О'Дауда долгие годы использовал шато для приема приезжающих членов правительства, и генералу и в голову не пришло усомниться в целесообразности продолжения использования дома, как он не сомневался и ранее, когда у него возникала необходимость в покое и отдыхе в кругу старых друзей, таких как Панда и миссис Максе. Мы все живем и учимся. И весь вопрос — в соотношении этих двух. Генерал был очень далек от золотой середины.

Я разобрал аппаратуру и убрал пленки и ленту обратно в пакет.

Внизу уже была растоплена печь, комната нагрелась, а на столе появились бутылки и бокалы. Я слышал, как Джулия делает что-то на кухне. Порывшись в рабочем столе, я нашел коричневую бумагу и бечевку и заново обернул и перевязал сверток. В одном я был уверен — что у меня нет ни малейшего желания держать сверток в этом доме. Я написал на нем адрес, а затем просунул голову в кухню. Джулия колдовала над мясом.

— Могу я взять вашу машину? — спросил я. — Мне нужно съездить в Межев на почту.

Она посмотрела на часы.

— Она будет уже закрыта.

— Что-нибудь придумаю.

Придумать было несложно. Я проехал по шоссе до поля для гольфа и свернул на подъезд к отелю “Мон д'Арбуа”. Народа практически не было, так как сезон приближался к концу.

Я вручил сверток и сто франков портье и попросил отправить его по почте. Он сказал, что почта уйдет только утром. Я заметил, что это просто замечательно, спросил, хороший ли был у них сезон, получил ответ, что так себе, и ушел.

Возвращаясь в шале, я испытывал приятное чувство, что у меня уже нет с собой свертка. Также было приятно снова увидеть Джулию.