Так берегись

– Ну да. Они долго искали приемлемый выход из создавшейся ситуации. Хорошо представляли, что с тобой будет твориться, когда ты уничтожишь своё наваждение. А с какого-то момента стало окончательно ясно, что это только вопрос времени, рано или поздно тебе придётся его отменить. Самые простые и очевидные идеи обычно приходят на ум последними. Не знаю, почему, но оно так. В общем, это, можно сказать, лично тебе подарок: сто тридцать восемь новых Миров. Я пока посетил всего восемнадцать из них, леди Сотофа и сэр Джуффин – побольше. Они люди опытные, им не обязательно отдыхать между путешествиями. Не важно. Главное, всё, что мы с ними видели, необычно, удивительно и прекрасно. И оно существует. И было всегда, и будет всегда. Теперь ты об этом знаешь. И можешь увидеть своими глазами. Тебе, хвала магистрам, не нужна помощь, чтобы путешествовать через Хумгат… Но учти, если не позовёшь меня с собой, я по-настоящему рассержусь. И тогда уж тебе всё сразу припомню. Начиная с вероломной попытки сбежать от собственной жизни, уснув на Тёмной Стороне, и заканчивая нашей поездкой в Кеттари, – неожиданно заверишил Шурф.

– А в Кеттари-то что тебе было не так? – опешил я, вспоминая наше первое совместное путешествие. – Это же не я, а ты проиграл в карты все наши командировочные. И вообще Магистры знают что там творил[18].

– Никогда не забуду, какую ужасную, тесную, неудобную квартиру с крошечной ванной комнатой ты там снял, практически не торгуясь, за совершенно непомерную цену. Жизнь в этом доме была для меня ежеминутным самоотречением, – невозмутимо ответил мой друг.

Я даже не нашёлся, что на это сказать. Только подумал, что он, пожалуй, перегнул палку, развивая в себе чувство комического. Иногда лучше вовремя остановиться, но сэр Шурф Лонли-Локли – увлекающаяся натура. А пути назад для него уже нет.

– Выходит, у Агаты всё получилось, – наконец сказал я. – Вот это я понимаю – пустить всё под откос, профукать все шансы, и при этом всё равно победить. Жалко, она уже не узнает…

– Может, и узнает, – пожал плечами Шурф. – Чего только не случается с людьми после смерти. Тем более после двух смертей подряд. Древние говорят, по справедливости, всякий создатель новой реальности имеет полное право прожить там столько счастливых жизней, сколько захочет. И леди, как ни крути, в своём праве. Без неё ничего бы не было. Всё это, – он взмахнул рукой, как бы обнимая окружающее нас пространство, – и ещё очень многое именно с неё началось.

– Сто тридцать восемь счастливых жизней в разных чудесных мирах. Звучит неплохо. Хоть бы оно действительно было так!

– Надеюсь, Древние в подобных вопросах не ошибаются, – сказал мой друг. – Всё-таки они очень много знали о жизни и смерти. Уж точно гораздо больше всех остальных.

– Хоть бы действительно было так, – повторил я.

И полез в карман за сигаретами. А что ещё делать. Лучше курить, чем плакать. Поэтому в ближайшее время мне придётся очень много курить.

Но вместо сигарет я достал из кармана самопишущую табличку. Ничего удивительного: с тех пор, как я записывал для Шурфа Агатины рассказы, у меня практически в каждом кармане можно найти какие-нибудь приспособления для письма. До сих пор их с собой зачем-то таскаю, хотя никакого смысла в этом давно уже нет.

Я выложил табличку на стол, чтобы не мешала искать сигареты. Карманы рассеянного человека представляют собой первозданные бездны, особенно когда этот рассеянный человек, по нелепому совпадению, маг.

Шурф, конечно, сразу цапнул табличку и принялся читать. А я наконец закурил, в кои-то веки не опасаясь вопросов, что это такое странное у меня дымится. Если уж присутствующие не расспрашивают друг друга, почему столько глаз на одном небольшом лице вырастил, какого чёрта такой прозрачный, чья бесхозная тень под столом валяется, и зачем вон той милой барышне лишняя голова.

– Это что вообще? – вдруг спросил Шурф. – Это ты написал? Такое вообще возможно? Дырку над тобой в небе, сэр Макс, мне-то что теперь с тобой делать? Снова на «вы» переходить?

– Ты о чём? – удивился я. – Зачем со мной что-то делать? Что там такое написано, чтобы сразу на «вы»? Я в последнее время совершенно точно ничего не писал. Может, какая-то старая запись ещё с лета осталась?…

– Нет, не старая запись. Смотри.

Он протянул мне табличку, исписанную очень мелким, но чётким почерком. И я прочитал:

Я ничего не знаю про Агату кроме того, что сперва Агата жила, а потом умерла.