Так берегись

Утром – ну то есть не факт, что именно утром, с уверенностью можно утверждать только, что было светло, – я проснулся у себя в спальне. Причём один. Из чего даже спросонок смог сделать вывод, что дела мои пошли на лад – если уж Джуффин с Шурфом бросили меня без присмотра. Ну или наоборот, всё настолько ужасно, что проще махнуть рукой и отправиться завтракать, нет смысла время терять.

Эй, ты чего? – спросил я себя. – Что значит – «нет смысла время терять»? Это же Шурф. И Джуффин. Не какие-то левые дяди. Я знаю их много лет. Будь что не так, они бы меня ни за что не бросили. Небось с того света волоком бы приволокли – хоть зомби, хоть призраком, хоть голодным духом, а оставайся с нами, шоу маст гоу он. Благо оба любят задачи повышенной сложности. И меня, как живое воплощение этих задач. И не умеют сдаваться. В общем, с такими друзьями врагов не надо – в смысле, хрен спокойно в своей постели помрёшь.

Однако факт остаётся фактом: эти любители сложных задач пресытились созерцанием моего спящего тела и смылись. И даже записки не оставили. Хотя, между прочим, могли бы сообразить, что человеку, лишённому возможности воспользоваться Безмолвной речью, будет приятно, проснувшись, прочитать: «С тобой всё в порядке, подробности позже, приходи туда-то в таком-то часу». Или наоборот: «Никуда не уходи, сиди дома, мы скоро вернёмся». Всё равно что, лишь бы не гадать, как теперь жить и где их искать.

Ай, ну да, – вспомнил я, – записки же считаются плохой приметой. Жители столицы Соединённого Королевства верят, что если один человек оставит другому записку, они больше не встретятся. Записка, что бы в ней ни было написано – это прощание навсегда. Причём даже мне очевидно, откуда эта примета взялась. В обществе, где все владеют Безмолвной речью и могут побеседовать друг с другом, когда пожелают, записка по умолчанию означает: «Я больше не хочу с тобой говорить». То есть записка – не мистическая причина расставания, а просто способ достаточно деликатно о нём объявить.

Ну молодцы ребята, – сердито подумал я. – Взрослые образованные люди, могущественные колдуны. Они что, получается, верят в приметы? Правильный ответ: охренеть.

С другой стороны, их можно понять. Я и без всяких плохих примет исчезаю несколько чаще, чем следовало бы, так что лучше уж переусердствовать с осторожностью. Кто со мной связался, тот спокойно не спит, – насмешливо думал я, засовывая руку под подушку, просто на всякий случай – а вдруг получится? Но никакого «вдруга» не вышло. В смысле, я не смог достать из щели между Мирами утренний кофе. Стыд и позор. Бедный я.

Буквально пары минут хватило убедиться, что я действительно бедный. То есть совершенно беспомощный. Кофе – ладно, невелико горе, обойдусь без него, но послать зов кому-нибудь из домашних и потребовать камры я тоже не мог. И мгновенно переместиться Тёмным Путём сперва в кухню за завтраком, а потом на крышу Мохнатого Дома, где люблю сидеть по утрам, теперь не получится. Только пешком, по лестнице. Ну или просто забить, – мрачно думал я, поднимаясь с постели. – Хорошо хоть до ванной недалеко. Вполне можно дойти ногами, даже такими ватными и негнущимися, которые зачем-то сейчас растут из меня.

Я уже забыл, что бывают такие тяжёлые утра. А ведь когда-то почти каждое пробуждение давалось мне нелегко. Хорошо, что эти времена давным-давно миновали, плохо, что они вернулись опять, – меланхолично думал я, лёжа в бассейне, наполненном тёплой ароматной водой, от которой, теоретически, следовало бы получать колоссальное удовольствие. Но я даже умеренного не получал. Где я, и где удовольствия. Что они такое вообще?

Больше всего меня сейчас бесила невозможность воспользоваться Безмолвной речью. Вроде бы всегда недолюбливал этот способ связи, потому что освоил его не в младенчестве, как все местные уроженцы, а уже взрослым, то есть Безмолвная речь для меня примерно как с горем пополам выученный иностранный язык. Но сейчас, утратив её, я заново осознал, какая же это прекрасная, удобная штука – в любой момент можно с кем угодно договориться о встрече, узнать, как дела, задать вопрос, или просто поболтать, если соскучился, а возможности встретиться вот прямо сейчас нет. А теперь, получается, придётся топать пешком в Дом у Моста в надежде, что Джуффин окажется на месте. А если нет, то сидеть и ждать.

А с Шурфом вообще никаких шансов, пока сам не придёт. Потому что пробиваться к нему через толпу вышколенных младших магистров Ордена Семилистника, охраняющих общественную приёмную, в смысле, Явный вход в Иафах, развлечение, скажем так, на любителя. А я сегодня – совершенно точно не он.

Чем больше я обо всём этом думал, тем сильнее портилось настроение. Ничего на свете так не бесит, как собственная беспомощность, особенно если давным-давно от неё отвык. Поэтому в гостиную я вошёл, как говорят, в таких случаях, мрачнее тучи. Хотя вряд ли тучи нагрешили на такое сравнение. Даже несущие град.