Так было

— Нет-нет. — Она схватила его за руку, — Скорее садись сюда.

— Куда спешить. — Андрей улыбнулся. — Теперь ничего не изменится. Ни-че-го…

— Сядь, Андрюша. Ну, сядь, — настаивала она, усаживая его на табурет.

— Потеха, — грустно повторил он. И сел.

Полина опустилась на колени. Обхватила руками искалеченную ногу и стала осторожно снимать с нее сапог.

— Дай-ка, я сам.

— Нет. Я!

Она размотала портянку и увидела коричневою деревянную ступню. Приподняла штанину, осторожно провела ладонью по холодной, мертвой коже протеза.

— Это пустяк. Только ступню оттяпали. — Он попытался встать, но Полина удержала его.

— Пуля?

— Мина. Ну-ну. Не надо плакать, Полюшка.

— Могли ведь и убить…

Андрей снова навертел портянку, натянул сапог. Поднял жену с пола. Усадил на стул, склонился, спрятал лицо в ее пышных светлых волосах. Сейчас ему необходимо было укрыться от глаз Полины. Закурить бы, заглушить махоркой душевную боль. Да страшно распрямиться, показать свое лицо.

В сенях заскрипели половицы. Пришла мать. Разделась, сказала, улыбаясь, зятю:

— Ступай-ка, сынок, в горницу. Посиди, отдохни. Сейчас обедать будем.

Андрей повиновался. Уселся под фикус, закурил. Из кухни доносились приглушенные голоса женщин, непрерывно хлопала дверь, звенела посуда. Потом что-то зашипело на сковородке, и в комнату просочился аппетитный запах поджариваемого лука.

Полина накрывала стол в горнице. Андрей разобрал содержимое чемодана, достал привезенные подарки и вручил их жене и теще.

Но вот стол накрыт. Андрей пошел к умывальнику вымыть руки. Мыл долго, задумчиво поглядывая на себя в зеркало.

А когда вернулся… на жене было голубое шелковое платье, на шее нитка янтарных бус, на ногах — тонкие чулки-паутинка и туфли с высоким каблуком. Она зарумянилась под его взглядом, неуверенно переступила на тонких каблуках. Засмеялась.

— Совсем разучилась ходить в туфлях…

А он вдруг опустил глаза и принялся пощипывать подбородок.

— Ты бы, сынок, тоже переоделся. А потом и за стол. Иди-ка. — Теща легонько подтолкнула его в спину. — Скидывай гимнастерку. Небось она тебе плечи-то понатерла. Я там погладила твою рубаху. Переоболокайся.

Андрей переоделся и почувствовал какую-то странную неуверенность. Вероятно, так чувствует себя моряк, после долгого плавания оказавшийся на суше. Все обычное и как будто бы нереальное.

Молча сели за стол.

Полина Михайловна пододвинула мужу сковородку с яичницей. Налила ему полный стакан водки. Себе с матерью тоже по рюмочке.

Старуха встала с рюмкой в руках. Встали и Андрей с Полиной.

— Ну, сынок, с благополучным прибытием тебя…

Скоро Андрей захмелел. Отодвинул тарелку, облокотился на стол и курил папиросу за папиросой, сосредоточенно глядя перед собой на оклеенную выцветшими обоями стену.

— Дай-ка, Андрюша, прикурить. — Полина Михайловна тронула мужа за локоть.

— Ты разве куришь? — удивился он.

— Курю.

— И водку пьешь?

— А как же.

— И мужиков любишь?

— Люблю одного. Да он, видно, не догадывается. Только дым пускает. На меня и не смотрит…

— Ну, детки, я побегу за хлебом. — Мать поднялась. — Потом насчет баньки расстараюсь.

И вот они остались вдвоем.

Полина Михайловна вышла в кухню, накинула крючок на входную дверь.

Вернулась, подсела к мужу.

— Тебе отдохнуть бы, Андрюшенька, — сказала она гортанным голосом. — Приляг… Пойдем…

— Сейчас… Вот докурю.

— Потом докуришь. — Она вынула из его рта папиросу. Сделала несколько затяжек. Потушила окурок. Поднялась с места. Разобрала постель.

Он вдруг так грохнул по столу, что вся посуда заговорила разными голосами. Не глядя на жену, налил стакан водки. Выпил залпом и торопливо прикурил новую папиросу. Полина Михайловна бросилась к мужу, успокаивающе провела ладонью по его колену.

— Что с тобой, Андрюша?

— Слушай, Поля, — заговорил он с трудом. — Нам надо все решить. Сейчас. Сразу. Я ведь сначала не хотел ехать домой…

— О чем ты? — Губы Полины Михайловны задрожали. — Что случилось?

— Видишь ли… — он мучительно напрягся. Покусал нижнюю губу. — Меня сильно контузило во время взрыва. Я долго и гово… говор-ить не мог. — По его искаженному страданием лицу потекли мелкие капельки пота. — Речь восстановилась. С-слух тоже. Но это все ерунда. А вот… Я сейчас уже не я. Понимаешь?

Она вцепилась в уголок скатерти. Не переводя дыхания, сидела с раскрытым ртом, смотрела на мужа и никак не могла понять смысла сказанных слов.

«Что случилось. Что он говорит? Какая контузия? Что значит я не я? Я не я. Психическое что-то? Да нет, он просто выпил. — Беззвучно пошевелила высушенными волнением губами. — Какие у него глаза. Что это он? Надо успокоить его. Но почему он так на меня смотрит? За что?»

…Да, Андрей смотрел на жену со злобой, даже с ненавистью.

И вдруг закричал:

— Почему ты молчишь?! Не поняла… — осекся, приблизил к ней страшное, обезображенное болью и гневом лицо и совсем тихо договорил: — Я теперь бракованный. Все вроде на месте и… не получается, сволочь. — Скрипнул зубами. — По-теха. — И заплакал.