Так было

— Помоги-ка человеку, — попросила его Настасья Федоровна.

Старик проворно подскочил к саням. Не по возрасту сильными руками подхватил парня, помог ему встать. Поддерживая, провел в контору.

Вместо слов приветствия приезжий что-то промычал и плюхнулся на лавку. Его начала бить мелкая дрожь. Он силился унять ее — стискивал зубы, напрягал мышцы тела — не помогало.

— Перемерз парень. — Настасья Федоровна сочувственно поглядела на Степана. Сняла с него шапку и рукавицы, расстегнула ватник.

— Я к вам уп-пол-н-ном-мочен-ным, — лязгая зубами, с трудом выговорил он.

— Об этом завтра, — строго приказала она и повернулась к старику. — Забирай его к себе, Силантьевич. Как хочешь, но парня вылечи. Понял? Чтобы утром был как огурчик.

— Это мы могем, — самодовольно проговорил старик.

Силантьевич жил в маленькой избенке вдвоем со старухой. Они раздели Степана. Уложили его на лавку, укрыли полушубками.

— Топи, старая, печь, — приказал старик и исчез.

Вернулся он не скоро. Прошел в передний угол, вынул из-за пазухи темную бутылку, вытащил громадную пробку из горлышка, смачно понюхал, удовлетворенно крякнул.

— Теперича, паря, ты оживешь.

Налил в железную кружку вонючей жидкости, кинул туда три сушеных стручка перца и сунул это зелье в горящую печь.

А Степана кидало то в жар, то в холод. Минутами на него наваливалось беспамятство: то ли он засыпал, то ли терял сознание.

Но вот старик поднял его за плечи. Поднес к губам теплую кружку с красной жидкостью. Ласково сказал:

— Пей, паря. И на печь. К утру как рукой сымет.

С первого же глотка Степан почувствовал, как тело его заполыхало нестерпимым жаром, будто в вены влили расплавленный металл. В голове умопомрачительный звон, гуд и… ни одной мысли. Потом все окружающее вдруг ожило и пошло валиться. Сначала рухнула печь, засыпав его грудой раскаленных кирпичей, и он стал задыхаться под ними. Только выкарабкался из огнедышащих развалин, как увидел падающую стену.

— Стена! — закричал он. — Стена валится!.. Стена ва…

Дед склонился над ним. Лицо у деда огромное, больше ведерного чугуна. Изо рта жаром пышет.

— Эх, паря. Слабак ты оказался. Перехватил я. Перебрал.

Дедова голова стала раздуваться. Вот она уже с добрый бочонок, уже не помещается в комнате. А во рту — пламя пылает. Неведомая сила потянула Степана в огонь.

— А-а, — глухо застонал он и задохнулся от жары…

Очнулся на рассвете. Весь мокрый, будто на него только что вылили добрый ушат воды. Минуту бессмысленно смотрел в близкий черный потолок, соображая, как сюда попал. Тела словно вовсе не было. Степан облизал шершавые губы. Медленно, с большим трудом поднял руку и сразу почувствовал, как по ней заструились ручейки пота. Уронил руку на голую грудь. Уперся ладонями в горячие кирпичи, сел. Было такое ощущение, что кости стали мягкими и гибкими, как молодая лоза. К печи подошел старик. Глянул на парня, расплылся в улыбке.

— Ожил, значит? Молодец, паря. На-ко вот вехоть, оботрись и оболокайся. Сейчас будем чай с молоком пить. Не знобит тебя?

— Нет.

— И голова не мутится?

— Немножко.

— Ну, слава богу. Значит, отошло. Пересилил.

Старик помог гостю слезть с печи. Усадил его к столу, на котором шипел горячий самовар. Сел рядом, сказал виновато:

— Ох и напужал ты меня, паря. Думал, кончишься ты. Я тебе мужскую плепорцию поднес, а ты ведь вьюнош ишо. Не мужик. Всю ночь над тобой не спал. К Настасье Федоровне бегал. Напужал и ее до смерти. — И вдруг переменил тон: — А ты крепок, паря. Наша косточка. Сибирская. Теперича тебя никакая холера не возьмет. Вроде заговоренного будешь…

3.

Когда уполномоченный появился в правлении, Настасья Федоровна встретила его тревожным «Ну как?»

— Порядок, — улыбнулся Степан. — Этот дед мертвого оживит своей лошадиной «плепорцией».

— Я знаю, зачем ты пожаловал. Звонили из райкома. Только хлеба у нас нет. Есть семена, и все.

— А вы слышали, какую телеграмму прислал Сталин?

— Сам Сталин?

— Сам. На имя Рыбакова. Вот слушайте… — И Степан повторил врезавшиеся в память строки телеграммы.

— Да, значит, совсем плохо с хлебом. Но где же его взять?

— Надо найти, — твердо выговорил Степан.

Она смерила его удивленным взглядом, улыбнулась.

— Ну что ж, пойдем поищем, товарищ уполномоченный.

Они обошли все склады. Кроме семян зерна не было.

— А что здесь? — поинтересовался Степан, показывая на два приземистых амбара.

— Отходы, больше всего овсюг, — ответила Настасья Федоровна. — Хотели его помолоть да людям раздать — не разрешили.

— Поглядим.

Амбары открыли. Они доверху были набиты зерновыми отходами. Степан зачерпнул горсть овсюга и стал медленно просеивать его сквозь пальцы. На ладони осталось несколько овсюжин и четыре ядреных пшеничных зерна. Он выбрал их, протянул Настасье Федоровне.

— А это что?

— Пшеница. — Она снисходительно улыбнулась.

— Если все отходы очистить, сколько можно получить зерна?

Настасья Федоровна ответила не сразу. Подумала, почесала круто надломленную бровь. Неуверенно проговорила:

— Тонны полторы. А может…

— Завтра же и начнем. Ясно?

Председательша неожиданно засмеялась. Положила руку на плечо парня.