Так было

Зоя схватила Степана за руку и, привстав на цыпочки, вытянулась, замерла, устремив взгляд за промчавшимся поездом. Он крепко сжал ее пальцы, а она, видимо, и не заметила этого. Когда шум поезда совсем стих, Зоя глубоко вздохнула, отняла руку и медленно пошла вперед, задумчиво глядя в ту сторону, куда умчался поезд.

— Как услышу гудок, так внутри словно оборвется что-то. И мне вдруг нестерпимо захочется уехать отсюда. Любым способом, только б уехать. Домой, в Ленинград! В мой Ленинград…

— Вот так все эвакуированные рассуждают, — обиженно заговорил Степан. — Скорей бы освободили мой Ленинград, мой Харьков, мой Киев, мою Одессу, и я уеду из Сибири. А кто освобождал эти города? Кто кормит армию и рабочих, кто по-братски приютил у себя миллионы эвакуированных? Те самые сибиряки, от которых ты так торопишься убежать…

— Степа, ты меня неправильно понял. Я никогда не забуду ни Сибири, ни сибиряков. И мне совсем не плохо здесь и не скучно. Но ты просто не представляешь себе, что такое Ленинград! Невский, Адмиралтейство, Дворцовая площадь, Исаакий, Медный всадник, Нева. А белые ночи? Помнишь?

Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла.
И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.

— Знаешь, Степа, вот кончится война, ты приедешь к нам учиться. Придешь ко мне, и мы, взявшись за руки, будем ходить всю ночь. Я покажу тебе Ленинград. Тогда ты поймешь меня и полюбишь навсегда этот город.

— Все равно, все равно, — упрямо твердил Степан. — Я не променяю Сибирь ни на какой Ленинград. И я не хочу, чтобы ты уезжала отсюда! Ни сейчас, ни после войны. Ни-ког-да.

Они остановились. Уже совсем рассвело. Степан увидел в глазах девушки изумление, на щеках — розовые пятна румянца.

— Почему ты не хочешь, чтобы я вернулась в Ленинград?

Степан прищурил серо-зеленые глаза, сжал зубы так, что четко проступили острые скулы.

— Не хочу, и все. Поняла? Не хо-чу.

Повернулся и молча ушел. Она стояла и смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за поворотом.

На следующий день Зоя сама пришла в райком комсомола. Приветливо улыбнулась, подсела к столу. Сказала просто, обычным голосом:

— Я к тебе, Степа, посоветоваться о программе агитбригады. Мне кажется, ее надо целиком обновить. Как ты думаешь?

— Конечно! — сразу согласился он.

— Тогда давай посмотрим вместе. Я тут кое-что набросала. С ребятами договорились. Они — за. Но ты — наш политрук и конферансье. — Она мягко улыбнулась, опустила глаза. — Словом, давай подумаем вместе.

В это время позвонила Вера Садовщикова.

— Завтра у нас молодежный вечер, — зазвенел ее сочный голос, — а гармониста нет. Приезжай. Молодежь ждет. Приедешь, Степа?

Полуприкрыв ресницами глаза, Зоя внимательно смотрела на него. Степану казалось, что она слышит Верины слова и понимает их тайный смысл. Парень покраснел. Торопясь поскорее отделаться от Веры, принялся бессвязно доказывать ей, что очень занят и никак не сможет приехать в «Колос».

— Ладно, — обиделась Вера. — Мы не приневоливаем. Не можешь — не надо. Было б предложено.

…Степан приехал в «Колос» позже — в разгар уборочной, вместе с комсомольской агитбригадой.

2.

Культбригадовцы направились осматривать клуб, а Степан с Зоей зашли в правление. Там оказалась и Вера.

Она не вмешивалась в разговор Степана с председателем. Исподлобья поглядывала на Зою и молчала. Степан перехватил ее ревнивый взгляд, заторопился.

— Ну, мы пойдем, Трофим Максимович. Сейчас подзаправимся — и на поля. Вечером концерт в клубе. Пошли, Зоя.

Едва они отошли от конторы, как сзади окликнули.

— Товарищ Синельников!

Степан обернулся. Вера стояла, презрительно щурясь и слегка поводя плечами.

— Можно вас на минуточку?

Он подошел, вгляделся в лицо Веры и подивился его необыкновенной яркости. Густые, будто подведенные, брови, тугие румяные щеки, налитые вишневые губы. Она смотрела на него вприщур, нервно покусывая уголок шелковой косынки.

— Что тебе? — сухо спросил он.

— Не догадываешься?

— Нет.

— Жаль. — Опустила глаза и тихо, с горькой обидой проговорила: — Что ты меня сторонишься, Степа? Думаешь, я навязываться тебе буду?

Степан промолчал.

— Забыл? — тихо спросила Вера.

— Нет.

— Не забыл? — вскинула Вера загоревшиеся глаза. — Зачем же мучаешь?

От ее укоризненно-нежного взгляда, от приглушенного волнением голоса, от того, как вся она подалась к нему, Степану стало жарко. Сказал тихим голосом:

— Я и сам маюсь… Только сейчас мы все равно ни до чего не договоримся.

— А когда? — нетерпеливо спросила она. — Вечером, Да? — Понизила голос до шепота. — Я так ждала тебя. Измучилась. Поговорить хотела. Душу отвести.

— Ладно. Встретимся после концерта.