Так было

Удивительны по стойкости и мужеству письма Розы, посланные из тюрьмы родным и товарищам. После пыток и избиений она пишет: «У нас есть надежда на выздоровление, постарайтесь сделать так, чтобы не повесили, а все остальное ерунда». В другом письме (матери) Роза писала: «Страстно не хочется умирать, не пожив! Ведь я почти еще не жила и вдруг — умереть! Ну, долой мрачные мысли, а то еще подумают, что я боюсь смерти. Ерунда! Ни разу со дня ареста я не заплакала, даже не прослезилась, и так будет до конца…»

Незадолго до прихода Красной Армии, 20 февраля 1920 г., в Грозном Роза и Катя были повешены. Вслед за ними был казнен и Сурен Магаузов.

За несколько часов до казни Сурену удалось послать друзьям на волю два письма, написанных на лоскутках материи, оторванных от рубашки. Поразительные письма! Какая сила духа и мужества!

Привожу здесь оба эти письма:

Милая Тамара, посылаю последний товарищеский привет. 12 часов. Жду смерти, но чувствую себя бодро. Жизнь — в полном смысле этого слова не изведанная для меня область. Не успел осуществить свои последние желания. Сижу отдельно от Розы. Она чувствует себя геройски. Всех осужденных к повешению — 16 человек. Привет товарищам. Целую всех крепко. Сурен.

* * *

Милые друзья! Судьбе моей нужно было стать свидетелем смерти моих славных товарищей. Тяжело мне без моей милой и славной Розы. Она погибла смертью храбрых: смело, без ропота и без страха она шла к эшафоту. Погибла и молодая работница Катя.

Я позволил себе это небольшое отступление от основной темы моих воспоминаний, считая моральным долгом сказать хотя бы несколько добрых слов о совсем еще молодых людях, которых мне пришлось встретить на своем жизненном пути.

* * *

Кажется, в конце июня 1919 г., приехав в Тифлис на заседание краевого комитета партии, я решил хотя бы на два-три дня заехать в родную деревню, повидаться с близкими.

Я не был здесь более года, полного бурных событий, трагических и радостных переживаний. Возвращался, можно сказать, другим человеком. Все вокруг казалось мне необычайным, неповторимо прекрасным: нигде не видел я такой красоты, столь близкой моему сердцу, гор, покрытых лесами, диких скал и бурных речек.

К середине дня прибыли в Алаверды. Сойдя с поезда, я встретил у станции знакомого односельчанина, и мы вместе отправились вверх.

Отца я в живых не застал. Он умер за год до этого. Мы с матерью бросились друг к другу, у нее по щекам текли слезы. Она все время благодарила Бога за то, что он сохранил ее сына живым. Собралась моя многочисленная родня; каждый спрашивал, всем приходилось отвечать.

Я пошел на кладбище, на могилу отца. Я чувствовал вину перед ним. Весной 1918 г., когда железнодорожное сообщение между Тифлисом и Баку было очень ненадежным и все ожидали, что оно вот-вот оборвется вообще, я получил телеграмму из деревни. В ней сообщалось, что отец серьезно болен и хочет, чтобы я приехал с ним попрощаться. Сыновний долг обязывал меня немедленно поехать, но это означало, что я был бы лишен возможности вернуться обратно в Баку; бросить же революционную работу в Баку с риском не вернуться обратно я не мог. К тому же не было уверенности, что я застану его в живых. Теперь, стоя перед могилой отца, я мысленно просил у него прощения.

Семью нашу в то время содержал мой старший брат. За два года до Первой мировой войны его призвали в армию, где он прослужил более шести лет и вернулся на родину в конце 1917 г. Теперь работал плотником — по профессии отца. По тем временам семья жила неплохо: при отце у нас в хозяйстве были лишь две козы. Теперь появилась и корова. Младший брат Артем закончил к тому времени сельскую четырехклассную школу, и я решил устроить его для дальнейшего обучения в Тифлис. С сентября 1919 г. брат стал жить у Вергинии Туманян в Тифлисе и ходить в армянскую школу.

Вечером мы всей семьей сели за стол на веранде ужинать. Появился сын соседа, с которым мы в детстве были друзьями. Он подошел ко мне, поздоровался, а потом отвел в сторону и сказал, что он служит в милиции «нейтральной зоны» (которая была создана англичанами между Арменией и Грузией после неудачной попытки грузинских властей военной силой «прихватить» эту местность) и пришел предупредить, что его начальство решило меня арестовать. Он предложил мне бежать этой же ночью. Я его поблагодарил. Мы продолжали ужинать, никому ничего не сказав.

Когда все разошлись и настало время сна, я сказал матери и старшему брату, что должен уехать этой же ночью. Они были очень огорчены и никак не могли понять, что же произошло. Тогда я вынужден был объяснить, что, если не уеду этой же ночью, меня арестуют. Муж моей младшей сестры Акоп помог добраться до станции, незаметно сесть в поезд. Я благополучно прибыл в Тифлис, а потом — в Баку.