Так было

Мой адрес в Москве: Москва, Варварка, Наркомторг, Народному Комиссару лично.

Да, Гайка не приняли в Воен. Академию, из-за слабой груди, и не допустили к экзаменам.

Напиши мне, пожалуйста, обо всем свои соображения.

Крепко, крепко целую тебя, твой Анастас.

Через два или три месяца парторганизация предложила мне выступить на партийном собрании с докладом о работе наркомата и задачах, стоящих перед ним. Дело в том, что я в Москве, как и в Ростове и в Нижнем Новгороде, на партийном учете состоял не в учреждении, где работал, а в заводских предприятиях. В Москве я состоял на партучете на заводе "Красный пролетарий", где состою на учете и до сих пор.

Я был молодым наркомом - мне был всего 31 год. На этом собрании было много сторонников Каменева и Зиновьева, настроенных оппозиционно к новому наркому. В зале раздавались выкрики, реплики с мест с целью сорвать мое выступление. В связи с этим вспоминаются два эпизода.

Некий Зингер, коммунист, ответственный работник, человек горячий, экспансивный, во время моего выступления все время вскакивал с места, кричал, подавал реплики. Мне трудно было понять, о чем он кричит. Я пропускал мимо ушей все его реплики, чтобы толково закончить доклад, потому что тогда доклады не читали, выступали без текста. Когда же он совсем уже надоел своими частыми репликами, я обратился к нему с вопросом: "Товарищ, что вы кричите беспрерывно? Ничего нельзя понять, что вы хотите сказать, о чем вы просите. Вы ведете себя не как коммунист, а как маленький ребенок, который кричит, а раз кричит, то у него есть на это основание. Но из крика нельзя понять, что у него болит. Советую вам подождать до конца моего выступления, а затем выступить. И не как ребенок, а как взрослый ответственный человек, и высказать свои претензии".

Это было так остро и с юмором сказано, что собрание восприняло мое замечание хохотом и аплодисментами. Этим маленьким эпизодом один из оппозиционеров был сбит с ног.

Потом один из старых большевиков, из рабочих, коммунист Шатров, лет 40 50, с места дает реплику: "Вы, товарищ Микоян, очень молоды, чтобы быть наркомом и читать нам лекции!"

Я не растерялся и сказал: "Товарищ Шатров, у нас на Кавказе принято, что любой человек, независимо от его подготовки, ума и способностей, не имеет права высказываться при старших, если этому человеку не стукнуло хотя бы 40 лет. Мне 31. Вы что, хотите, чтобы эти кавказские нравы были распространены на всю партию и Советскую власть?"

Это тоже вызвало общий хохот и аплодисменты.

* * *

Как ни увлекала и ни отнимала все мое время новая работа, я все же беспокоился об Ашхен, которой предстояло как-то управиться со всеми домашними сборами сначала в Кабардинке, затем в Ростове и с тремя детьми (старшему из которых было четыре года) перебраться в Москву. Я уже привык к семейной жизни и жить одному, вдали от жены и детей было тоскливо. Поскольку я никак не мог вырваться, чтобы их перевезти, я просил своих прежних товарищей по работе помочь Ашхен, что они с удовольствием и обещали сделать. Об этом же я просил ее сестру и брата. В сентябре 1926 г. я писал ей:

Дорогая, милая моя Ашхен!

Получил твое письмо. Гайк, наверное, уже у тебя. Он и привезет тебя в Ростов. Если же Гайка нет, обратись от моего имени к секретарю Черноморского Комитета партии т. Подгорному, он даст машину и доставит в Ростов.

В Ростове все устроит Чуднов. Ты там посмотри, может быть, лучше будет, чтоб книги твои не взяла бы с собой, а товарищи привезут.

В Москве мне квартиру уже предоставили, в Кремле четыре комнаты (две большие, две маленькие). Устроимся неплохо, хотя немного будет тесно. Удобно то, что внизу находится столовая Совнаркома, откуда будем брать готовые обеды и ужины - за 20 руб. на каждого взрослого в месяц.

Кроме того, уборка комнат ежедневно производится управлением Кремля. Так что обойдемся без прислуги. Сережу и свою мать взять не могу. Негде их устроить, квартира тесная. Надо об этом написать домой. Квартира будет обставлена мебелью к 20 сентября. С собой детских кроватей брать не надо - все есть. Когда ты будешь в Ростове, попытаюсь ночью поговорить по телефону.

Я еще живу в гостинице, через неделю перееду в квартиру.

Надо, чтобы Маня сейчас уже выслала документы в Университет. Занятия уже начались 1-го сентября.

Твой А. Мик.

Вскоре моя семья присоединилась ко мне. Но она и в Москве продолжала разрастаться: 1 сентября 1927 г. родился четвертый сын, названный Вано (хотя очень скоро все его стали называть Ваня). Уже 2 сентября я передал Ашхен в роддом им. Грауэрмана - возле ресторана "Прага" на Арбатской площади записку, а потом вторую:

Милая Ашхенушка!

Утром позвонили мне, сказали, что меня пропустят к тебе от 3 до 7 часов. Пришел с заседания, говорят, что только записку можно передавать. Оказывается семь дней не дадут совершенно повидаться. Чертовские правила! Ты молодчина, милая. Пришел я домой ночью в 3 часа, не мог спать до 5. В 4 часа позвонил врач, что ты уже родила.

Молодчина ты, держись крепко и поправляйся.

Крепко целую, Арташ.

* * *

Дорогая Ашхенушка!