Так было. Бертильон 166

Уэллес[99] предлагает свое посредничество в ликвидации политического кризиса.

В мрачных и зловонных застенках Ла-Кабаньи погибли под пытками полицейских сотни рабочих и студентов…

КОНГРЕСС НЕ ПРИНЯЛ ЗАКОНА, РАЗРЕШАЮЩЕГО УБИЙСТВО ПРИ ПОПЫТКЕ К БЕГСТВУ

Какой конгресс?

При Сайасе у нас была свобода, но не было порядка. При Мачадо у нас порядок, но нет свободы.

При Менокале — ни того ни другого…

Студенты Камагуэя! Не забывайте, что, когда убивают наших товарищей, они умирают с улыбкой на губах…

Когда моя Лола по пляжу проходит,
Стройна, как тростинка, нежна, весела,
То все, как один, — и матросы на море,
                               и летчики в небе —
Сходят с ума.

«Ревиста де авансе», афро-кубинизм, авангардизм, группа минористов[100].

В руках Кида Чоколате металл чемпионов.

САМОЛЕТ МАЧАДО ПРИЗЕМЛИЛСЯ В НАССАУ[101]

СДАЕТСЯ ПРЕЗИДЕНТСКИЙ ДВОРЕЦ

Эвиа, Сеспедес — какая разница? Лишь бы был порядочный человек, джентльмен…

ОТВЕРГАЕМ ПОПРАВКУ ПЛАТТА

Грау, Карбо́; Ирисарри, Портела и Франка[102]. «Пента» — значит «пять».

СЕРЖАНТ-СТЕНОГРАФИСТ ФУЛЬХЕНСИО БАТИСТА, ОТНЫНЕ ПОЛКОВНИК…

Фирма «Компаниа кубана де электрисидад» недолюбливает Антонио Гитераса…[103]

Бомбардируйте отель «Националь»![104] Стреляйте в любого, кто будет сопротивляться в Кастильо-де-Атарес[105]!

Педраса[106] заставил кубинцев ложиться спать в девять вечера…

«Изотта Фраскини», превосходный образец итальянского автомобилестроения, сконструированный знаменитым миланским дизайнером Фариной, выставлен в ежегодном салоне Нью-Йорка. Имеется в продаже в Гаване, фирма «Братья Торре», набережная Малекон, 12.

ГЕНЕРАЛ МЕНДЬЕТА ОТОРВАЛ ГОЛОВУ БОЙЦОВОМУ

ПЕТУХУ ЗА ТО, ЧТО ТОТ ПЛОХО ДРАЛСЯ

Где б ты ни плавал,
Всюду с тобой,
Мой милый,
Я полечу голубкою сизокрылой.

Палачи, ваш час близится!

10 МАРТА 1952 ГОДА

«Заговорщики — капитаны и лейтенанты военного городка Колумбия — с огромным энтузиазмом приняли своего старого начальника, который в свою очередь не мог скрыть волнения и чувства удовлетворенности. Ему тотчас же сообщили, что весь рядовой состав гарнизона принял присягу на верность, а высший командный состав находится под домашним арестом».

Звонок у дверей звонил беспрерывно, резко и раздражающе.

— Ритика, погляди, кто там, — сказал сенатор Седрон. — Да будь поосторожней.

Седрон прохаживался по залу: доходил до террасы, но яркий свет, отражавшийся от белого, выложенного плиткой пола, заставлял его отступать, широким шагом он возвращался к двери и там поворачивал обратно. Он жевал незажженную дорогую сигару. Сидя на софе, сенаторы Вейтиа и Санчес Эрринг молча глядели, как он ходит взад-вперед.

— Это Маркес, — сказала Ритика.

Сенатор Маркес вошел с таким же, как у его коллег, печальным видом.

— Похоже, все кончено. Ничего нельзя поделать.

— А как же президент? Что известно о президенте? — спросил Вейтиа.

— Я звонил во дворец, мне сказали, что он поехал по провинциям заручиться поддержкой войск, которые остались ему верны, — ответил Маркес.

— Какая нелепость! — возразил Санчес Эрринг. — Ведь это означает гражданскую войну, кровь!

— В такие моменты на карту ставится все. Или сохранишь достоинство сегодня, или навсегда потеряешь его, — сказал Маркес.

— Не говори чепухи, — сказал Седрон, — надо смотреть на вещи трезво.

— А если смотреть трезво, то Батиста взял власть, вот и все, — сказал Санчес Эрринг.

— Это еще неизвестно. Кажется, провинции Ориенте и Матансас остались верны закону, — сказал Вейтиа.

— Закон — это сила. Закон — это власть. На стороне Батисты сила, а значит, и власть. Отныне и впредь все, что бы он ни сделал, будет освящено законом! — возразил Санчес Эрринг.

Ритика спросила, подать ли кофе, сенаторы согласились. Наступило молчание — все думали. Санчес Эрринг закурил сигару и жадно затянулся.

— Сеньоры, ведь существует еще и народ. Что мы скажем народу? — спросил Маркес. — Что мы будем делать с общественным мнением, если сами поступаем сегодня не так, как следовало бы, учитывая опыт нашей истории.

— Какой еще истории! — бросил Санчес Эрринг.

— Давайте не будем горячиться, — сказал Седрон, — ведь правда, что против танков ни народа, ни общественного мнения не выставишь.

— Так что ты предлагаешь, Маркес? — спросил Вейтиа.

— Пойдемте в Капитолий, соберем заседание сената и выскажем неодобрение государственному перевороту.

— Мы не соберем кворума, на этот раз нас меньше, чем когда бы то ни было, — сказал Санчес Эрринг.

— Не важно, и нескольких голосов достаточно. Это будет символический протест.