Так было. Размышления о минувшем

Зиновьев и другие ушли с заседания возбужденные, удрученные. Я думал, что мы застанем их в таком же подавленном состоянии, обеспокоенными тем, что случилось. Когда же мы пришли (они были все в секретариате Зиновьева в Кремле), то увидели, что они весело настроены, рассказывали что-то смешное, на столе чай, фрукты. Я был удивлен. Мне тогда показалось, что Зиновьев артистически сыграл удрученность и возмущение, а здесь, поскольку сошел со сцены, перестал притворяться. Все это произвело на меня неприятное впечатление. Но, видимо, все же они были очень рады, что мы за ними пришли, – сразу согласились вернуться. На этот раз разрыв удалось залатать. Примирились. Договорились не обострять положение, сохранить единство. Но на душе было неспокойно.

Дзержинский, может быть, лучше других видел, что дело идет к расколу. Он не терпел Зиновьева и Каменева, считал их очень опасными для партии и, видимо, предвидел, что дело может кончиться плохо. Он считал, что они играют такую же роль, как это было в условиях кризиса советской власти во время Кронштадтского восстания в 1921 г.

Человек эмоциональный, вспыльчивый, Дзержинский на заседании молчал, сдерживая свое возмущение, но чувствовалось, что он мог взорваться в любую минуту. Когда после заседания он в тесной раздевалке оказался рядом с Надеждой Константиновной, то не выдержал и сказал: «Вам, Надежда Константиновна, должно быть очень стыдно как жене Ленина в такое время идти вместе с современными кронштадтцами. Это – настоящий Кронштадт». Это было сказано таким взволнованным тоном и так сильно, что никто не проронил ни слова: ни мы, ни Надежда Константиновна. Продолжали одеваться и так же молча разошлись в очень удрученном состоянии.

После этого заседания мы зашли к Сталину. В разговоре я спросил, чем болен Рудзутак, серьезна ли болезнь, так как на заседании его не было. Сталин ответил, что Рудзутак фактически не болен. Он нарочно не пошел на это заседание, потому что Зиновьев и Каменев уговаривали его занять пост генсека. Они считали, что на этом заседании им удастся взять верх и избрать нового генсека. По всему видно, что Рудзутак с этим согласился и не пришел на заседание, чтобы не быть в неловком положении, не участвовать в споре ни с одной, ни с другой стороной, сохранив таким образом «объективность», создать благоприятную атмосферу для своего избрания на пост генсека как человека, входившего в состав политбюро, а не «группировщика».

Я не уверен, знал ли Сталин это или предполагал. Скорее всего, предполагал такой вариант. Однако в последующем Рудзутак держался старой позиции и поддерживал Сталина, не проявляя колебаний в борьбе с оппозицией. Я не помню, чтобы Сталин когда-либо делал ему упрек по поводу его «дипломатической болезни», когда он не явился на совещание.

Шел к концу 1925-й год… Атмосфера внутри партии постепенно накалялась. Меня это удивляло, потому что у нас на Юге России было ощущение радости за успехи в развитии края. Мы были настроены оптимистично, а в Москве гремели споры и дискуссии так, как будто бы нас преследовали одни неудачи. В конце декабря, когда моя жена ждала третьего ребенка, я был в Москве. И узнал я о его рождении 20 декабря 1925 г. не от нее, а от других людей. И сразу же послал ей письмо:

«Дорогая Ашхен!

Почему ты мне не сообщила, что благополучно родила ребенка? Мне сообщили Фаня Зосимовна и Позерн, которому написала жена. Молодчина ты. Рожаешь здорово и все красноармейцев-кавалеристов. Опасался, что ты не возьмешь моего жалованья из крайкома. Я уже послал телеграмму, чтобы занесли домой.

Здесь мы здорово истрепались. Почти не спали и все время были заняты горячими прениями и заседаниями.

Твой А. Микоян. 25/XII 25 г. Москва»

Объединенный пленум ЦК и ЦКК в июле 1926 г. был последним партийным форумом, в котором принимал участие Ф.Э. Дзержинский. Это было время, когда старая троцкистская оппозиция объединилась с новой зиновьевской в одну группировку, развернувшую борьбу против ЦК партии и Сталина.

На пленуме было 11 членов ЦК, входивших в этот троцкистско-зиновьевский блок, что предопределило прямые столкновения по ряду острых политических вопросов, по которым на предыдущем пленуме ЦК оппозиция получила отпор и по которым партийная линия была точно сформулирована. Дзержинский участвовал в обсуждении первого вопроса – о хлебозаготовках. Тогда вокруг этого вопроса сосредоточивался весь комплекс экономических и политических противоречий.