Так долго не живут

Сейчас Вера Герасимовна готовила на кухне очередной невыразимо безвкусный диетический супчик. По её мнению, только несъедобная водянистая пища соответствовала состоянию несчастного больного и могла возродить его силы. Время от времени Вера Герасимовна врывалась к Самоварову, чтобы сообщить что-нибудь важное и волнующее.

— Послушай, Коля, — всякий раз начинала она, возникая перед ним то с ножом, то с парой морковок, то с растрёпанным пакетом лаврового листа.

Самоваров страдальчески переводил взгляд с книги на Веру Герасимовну и вежливо слушал, думая о своём. Он мог бы варить супы и сам, даже гораздо более приличные, но отвертеться от забот энергичной дамы не сумел и махнул на ситуацию рукой. Скоро Самоваров собирался выйти на работу и надеялся, что тогда акты милосердия Веры Герасимовны автоматически пресекутся.

— Послушай, Коля, — в очередной раз проговорила Вера Герасимовна и потрясла половником, который мучительно напомнил Самоварову о близкой необходимости хлебать ритуальный суп. — Ольга Тобольцева сделала Сумятину заказ восстановить скульптуры Пундырева и даже хочет ввести их в экспозицию. Правда, где-то на лестничной клетке. Замечательно, правда?

— Угу, — равнодушно отозвался Самоваров. Он считал сотрудничавшего с музеем Сумятина бездарным скульптором. Вера Герасимовна знала это и ответила на невысказанные резкие слова:

— Но надо же учесть то, что от него ушла жена…

Самоваров вяло поморщился, и Вера Герасимовна снова отреагировала на то, что он, по её мнению, подумал:

— Нет! Ты, Коля, максималист, а так нельзя! Думаешь, Ольга хуже твоего в скульптуре разбирается? Но она поддержала человека, от которого ушла жена. Не прошла мимо его беды… не прошла в хорошем смысле, не улыбайся так гадко! Как ты можешь? Она ведь так переживала последние потрясения! Поверишь ли, похудела чуть ли не вдвое. Разумеется, и подурнела — и от переживаний, и оттого, что похудела. В её годы нельзя худеть. Конечно, если бы пластическая хирургия… А ей есть с чего худеть! Этот неприличный роман с Оленьковым при живом муже, докторе наук! Который сядет!

— Зато роман при мёртвом муже не может быть неприличным. Но за что Ольгин муж сядет? Тоже заразился желанием что-то урвать и унёс из музея пару тонн полевого шпата?

Вера Герасимовна пригрозила ему половником.

— Ах, Коля, не дурачься, ты прекрасно понял, кого я имею в виду. Сядет Оленьков. И Ольга переживает, потому что терпеть его не может… Нет, ты совсем меня запутал со своими насмешками! Короче, Ольга переживает. Это с Вердеревской всё как с гуся вода. Представь себе, она открыто принимает в своём кабинете того молодого человека с избыточным весом из департамента. Каждый день в четыре. И дверь даже не всегда закрывает…

Самоваров недовольно поскрипел диваном.

— Я же сто раз просил, Вера Герасимовна, не пересказывайте мне этих грязных сплетен. Как можно! — строгим голосом сказал он.

Вера Герасимовна обиделась.

— Я и сама не интересуюсь грязными сплетнями, речь идёт просто о странностях человеческой натуры. Ведь что Вердеревской в ту ночь пережить пришлось, а похудела Ольга! Которой и близко с музеем не было. Разве это не странно?

— Ничего удивительного, — пожал плечами Самоваров. — Куда Асе ещё худеть-то?

— Но всё-таки, как это она сумела поднять тревогу? Рисковала, куда-то карабкалась, на какую-то верхотуру… Я от неё никак не ожидала ничего подобного!

— Да и я тоже. Она говорит, что услышала взрыв (это когда Оленьков второго Ленина грохнул). Решила, что меня убивают. Или я убиваю. А она, несмотря на то что бесплотный ангел и не от мира сего, терпеть не может, когда убивают. Я знаю. Она поставила стул на табуретку, разбила стекло в большой двери — той, дубовой! — и пролезла в коридор. Я эту дырку в веночке из лилий в тот вечер тоже оглядел, но и подумать не смог, что туда можно протиснуться. Ангел бесплотный только и смог, да и то опираясь ножкой на огнетушитель и пожарные причиндалы. А потом, вместо того чтобы к телефону бежать, звонить куда надо, бросилась в зал стоянок первобытного человека и давай витрины бить. Впрочем, оно, может, и к лучшему. Зубила предков не пострадали. Зато шок был от этих звонков! Если б не они, если б я не знал, что продержаться надо не всю ночь, а только ещё несколько минут, я бы отрубился… А тут — удержался силой воли от обморока. Представляете, каково мне было?

— Конечно. Ты как Татьяна Ларина, — авторитетно поддакнула Вера Герасимовна, — когда Онегин на неё глянул…

— Очень похоже. Точь-в-точь, — подтвердил Самоваров, но звонок в дверь оборвал развитие онегинской темы.

Вера Герасимовна вспорхнула и кинулась вон из комнаты. В передней раздались её ненатуральный приветственный голос, ахи и громкое шарканье больших ботинок. Стас!

Действительно, Стас появился в дверях, причём Вера Герасимовна сдерживала его продвижение в глубь квартиры плечом и рукой с половником.

— Привет! — улыбнулся из-за половника Стас. — Я тебе принёс тут кое-что…