Так говорил Бисмарк!

«И я думаю, – прибавил Абекен, – что вы действительно были довольны». По ответу, данному канцлером, оказалось, что это удовольствие было только наполовину.

«Я припоминаю, – сказал он, – как я это известие получил в Варцине. Я выезжал из дому и, возвратившись, нашел первую телеграмму. Когда я потом уезжал, я встретил нашего пастора в Вуссове; он стоял около своих ворот и раскланялся со мною. Я ничего не сказал ему и сделал только так (жест вроде перекрещенных шпаг). Он понял меня, и я поехал дальше».

Он рассказывал потом о тех колебаниях, которым подвергался вопрос до той минуты, когда была объявлена война.

Министр заметил потом, что он вчера хотел было отправиться в церковь. «Но я боялся простудиться во время процессии, – прибавил он. – Я однажды получил от этого ужаснейшую головную боль. Кроме того, меня смущало, что, быть может, Рогге наговорит слишком много».

Потом, я не помню уже как, он перешел к рассказам о так называемой ореховой войне, происходившей после битвы при Танненберге и в которой сражающиеся были рассыпаны по густому лесу, состоявшему из орешника и дубов и простиравшемуся тогда от Бютова в глубь Польши. Затем, не помню также каким образом, он коснулся битвы при Фербеллине [20] и вспомнил о стариках, которые многое пережили на своем веку.

«При нас был тогда старый пастух Брандт, – рассказывал он, – которому случалось говорить с людьми, участвовавшими в битве при Фербеллине. Брандт был нечто вроде старой мебели, с которой неразрывно связаны мои юношеские воспоминания. Когда я вспоминаю о нем, мне всегда представляется густая трава и луг, усыпанный цветами». «Да, ему было, пожалуй, девяносто один или девяносто три года, когда он умер в 1820 или в 1821 году. Он видел еще короля Фридриха Вильгельма I в Кеслине, которого он возил вместе с своим отцом. Если он родился около 1730 года, то весьма возможно, что он знавал людей, видевших битву при Фербеллине, потому что это было пятьдесят или шестьдесят лет перед тем».

У Абекена оказались также интересные юношеские воспоминания: он знавал поэта Гёккинга, умершего в двадцатых годах, откуда мы узнали, что наш старый юноша родился в 1809 году.

Шеф заметил при этом, что Абекен, вероятно, в детстве видал парики с косами. «Для вас это возможно, – прибавил он, обратившись к Абекену, – так как вы на пять или на шесть лет старше меня». – Затем он обратился опять к Померании и, если я не ошибаюсь, к Варцину, где оставался один французский пьемонтец от последней французской войны, который интересовал его, потому что сумел сделаться весьма почтенным человеком и, бывши прежде католиком, обратился потом в протестантизм и был церковным старостой. Как на подобные же примеры, он указал на других итальянцев, которые в войне 1813 года попали в эту часть Померании, остались там и обзавелись семействами, отличающимися в настоящее время от своих соседей только типом лица».

Под конец говорили о Мюллере, с которым Абекен дружен и с которым он в этот день говорил о Кейделле. При этом было упомянуто о том влиянии, которое жена этого министра имеет на его решения и на все его поведение, и отсюда разговор перешел вообще на влияние энергичных женщин на их мужей.

«Это правда, – сказал шеф, – в таких случаях трудно сказать, кому следует приписать заслугу или вред от сделанного; «quid ipse fecit et quid mulier fecit». – Он подтвердил это несколькими примерами, которые здесь неудобно привести.

Министр возвратился лишь после десяти часов от наследного принца и с его гофмаршалом, приехавшим через десять минут, еще несколько времени гулял по саду. Когда я после чая хотел подняться в свою комнату, Энгель прошептал мне вслед: «Знаете, господин доктор, завтра у нас обедает наследный принц».

Вторник, 20-го декабря . Мягкая, пасмурная погода. Я опять посылаю депеши о различных мелких военных успехах и составляю для короля записку относительно статьи «National-Zeitung» от 15-го декабря, касающейся письма Мольтке к Трошю. Затем по приказанию шефа написал две статьи, подлежащие печатанию, из которых одна говорила о неправильном толковании или об извращении манифеста короля после перехода через французскую границу, а другая – об отношении Трошю к прочим чинам временного правительства.