Так говорил Бисмарк!

Я возвращаюсь к описанию дневника о событиях 4-го февраля 1871 года.

В это утро шеф имел более времени и более интересовался прессой, чем в последние дни. До обеда я был шесть раз позван к нему. Один раз он дал мне лживую французскую брошюру «La guerre, comme la font les Prussiens» и при этом заметил: «Я бы хотел вас просить написать в Берлин, чтобы они составили что-нибудь подобное в нашем духе с обозначением всех жестокостей, варварств и нарушений конвенции французами. Но не очень обширно, а то никто читать не станет; это надобно исполнить скоро».

Другой раз дело шло о разных вырезках из газет, которые следовало собрать в сборник. Потом он показал небольшую брошюру, изданную неким Armand le Chevalier, 61. Rue Richelieu, с приложенным гравированным на дереве портретом канцлера и сказал: «Посмотрите вот, – указывая на покушение Блинда, предлагают меня убить и для этого прилагают мой портрет, подобно тому как давалась фотография вольным стрелкам. Вы знаете, в Арденнских лесах найдены были в карманах вольных стрелков фотографии наших лесных сторожей, которых приказано было застрелить. К счастью, нельзя согласиться, что мой портрет удался особенно, – так же как и жизнеописание. Это место (он прочитал его и потом отдал мне брошюру) должно быть помещено в печати, а потом в брошюре».

В заключение он дал мне еще несколько газет, сказав: «Вот посмотрите, нет ли там чего-нибудь относящегося ко мне и к королю. Я хочу скорей уйти, а то те из Парижа опять нападут на меня».

В брошюре г. Chevalier действительно приведены слишком сильные слова какого-то Ferragus о том, что Франция одобрительно бы приветствовала убийство шефа, хотя он в самом деле благодетель французов. Автор, который по стилю принадлежит к школе Виктора Гюго, говорит между прочим:

«Бисмарк оказал Франции, может быть, более услуг, чем Германии. Он работал над ложным единством своего отечества, но так же деятельно работал и над действительным возрождением нашего отечества. Он нас освободил от империи, он нам возвратил деятельность, ненависть к чужеземцу, любовь к родине, презрение к жизни, самоотвержение – словом, все добрые качества, которые отравил в нас Бонапарт. А потому хвала этому жестокому врагу, который нас спасает, желая нас погубить! Он, намереваясь нас убить, призывает нас к бессмертию и в то же время дарует нашей земной жизни свободу. Кровь, которую он проливает, оплодотворяет наше отечество; ветви, которые он срубает, заставляют дерево больше наполниться соком. Вы увидите, какими мы сделаемся великими, когда выйдем из этих страшных, но целебных сетей. Мы должны быть наказаны за 20 лет забвения своих обязанностей, за безнравственность и рабский образ мыслей. Испытание жестокое, но последствия будут славные; в доказательство указываю на мужественную стойкость Парижа и на жажду справедливости и чести, которые наполняют грудь нашу. Проходя теперь мимо оперного театра, чувствуешь себя пораженным стыдом. Эта нагота, которую так ярко освещало монархическое солнце, смущает стыдливость республики; отворачиваешься от этого символического памятника другого века, другой степени цивилизации. Бисмарк дал нам эту пуританскую гордость. Не будем благодарить его за это, но заплатим ему сильною ненавистью за это непрошеное благодеяние чужого человека, который сильнее в разрушении, чем в созидании, и охотнее проклинается, чем приветствуется. Пруссия сделала из него своего великого человека, но 8-го мая 1866 года вся страна сожалела о судьбе одного молодого фанатика – студента, который, предчувствуя в нем врага свободы, сделал по нему 5 выстрелов из револьвера.

«Бинд (сочинитель называет так пасынка Блинда) принадлежит к тому классу восторженных людей, к которому причисляются и Карл Занд, убийца Коцебу, и Стапс, хотевший заколоть кинжалом Наполеона в Шенбруне, и Оскар Бекер, первый покусившийся на жизнь короля прусского. Бинд не обманулся, чувствуя в себе дух римлянина; он стойко вел себя после ареста и порезал себе пульс или горло, чтобы не доставить палачу лишнюю жертву.

Если бы мы услыхали теперь, что предпринято более удачное покушение на жизнь Бисмарка, разве Франция не была бы настолько великодушна, чтобы рукоплескать этому? Но несомненно, что этот страшный вопрос об убийстве из политических причин до того времени, пока он смертною казнью и войною не искоренен из совести народа, всегда будет вопросом относительной нравственности.

В настоящее время, в октябре 1870 г., мы были бы в состоянии приветствовать как спасителя человека, которого несколькими месяцами ранее клеймили бы как наглого убийцу». Несомненно, прекрасный признак возрождения, которое, по словам статьи, должно было совершиться во Франции, а также и жажда справедливости и чести, которые наполняют грудь сограждан автора!

Шеф в час выехал верхом, но все-таки на него успел «напасть» приехавший в это время Фавр, и оба вместе работали в маленькой гостиной наверху.