Так говорил Бисмарк!

Около одиннадцати часов явились французы: Фавр, подстригший свою седую бороду, с толстой нижней губой, с желтым цветом лица и светлыми глазами; генерал Бофор д’Опуль со своим адъютантом Кальвелем, и «начальник инженеров восточной железной дороги» Дюрбах. Бофор, говорят, руководил нападением 19-го числа на укрепление Монтрету. Переговоры этих господ с шефом, казалось, либо скоро закончились, либо же совершенно не удались. Уже вскоре после двенадцати часов, когда мы только что садились завтракать, они уже усаживались у заднего крыльца в привезшие их экипажи. Фавр выглядит очень убитым; а генерал имеет – поразительно красное лицо, и он, кажется, не совсем тверд на ногах! Другие заметили то же самое. Вскоре после отъезда французов пришел канцлер и сказал: «Я хочу только немного подышать воздухом. Пожалуйста, господа, не беспокойтесь!» Затем он, качая головой, заметил Дельбрюку:

– Ничего с ним не поделаешь! Не способен ничего соображать! Кажется, они выпили. Я ему сказал, чтобы он подумал до половины второго; может быть, он справится к тому времени. Загорелый лоб, скверные манеры! Как его зовут, я забыл? Что-то в роде Буффр или Боффр?

– Бофор, – ответил Кейделль.

– Так. Знатное имя, но не знатные манеры! – пояснил шеф.

Добряк-генерал, стало быть, в самом деле слишком плотно позавтракал и лишнее заложил за галстук: может быть, вследствие долгого голода вино подействовало сильнее, чем обыкновенно.

За завтраком упоминалось о том, что Форкенбек по дороге к нам видел, как ярко горело Фонтенэ, подожженное нашими солдатами в наказание за то, что тамошние возмутившиеся крестьяне разорили мост на железной дороге. Дельбрюк радовался тому, «что наконец-то опять учинено надлежащее наказание».

Когда я сегодня встретил жену садовника и «заметил ей, что, вероятно, теперь уже она не сомневается, что падение Парижа близко, так как она видела генерала, приехавшего сюда для переговоров; она ответила мне, как разъяренная кошка: «Этот генерал – изменник (она выговорила слово traitre, как trait), так же как Базен и Наполеон – свинья, который начал войну с Пруссией, когда мы еще не были готовы. Все наши генералы – изменники, и господин Фавр – тоже изменник. – Но когда мы получим прочное правительство, тогда мы вам опять объявим войну и тогда – tous les Prussiens capot, capot, capot».

– Может быть, – заметил я, – через какие-нибудь два месяца к вам опять приедет император.

На это она ядовито возразила, расставив руки:

– Mais non Monsieur! Он должен остаться в Германии. Если он вернется в Париж, мы его сейчас пошлем на эшафот и Базена – тоже». Под конец она прибавила, что Франция разорена вконец и она со своим семейством – тоже, так как мадам Жессе аккуратная; она много потеряла из своего состояния и не будет более держать садовника, а за садом будут ходить только поденщики. Бедняжка! Будем надеяться, что с ней этого не случится.

После обеда мы услыхали, что канцлер в исходе первого часа поехал сначала к императору и затем к Мольтке, где он вместе с Подбельским опять застал французов. Французы в четвертом часу уехали опять в Париж и хотят завтра в полдень опять вернуться, чтобы подписать капитуляцию. Я читал одно письмо к шефу с выписками газет, которое он мне сегодня утром подарил за ненадобностью и из содержания которого я узнал, что английские шуты продолжают утруждать министра своими сантиментальными письмами. В письме было написано следующее:

«Посылаю вам вырезки из «Standard» и «Times», в которых вы прочитаете кое-что о жестоком и бесчеловечном обращении пруссаков во время настоящей войны. Дай Бог, чтобы вы могли это опровергнуть! Здесь, вчуже, сердце обливается кровью, и мы удивляемся, как могут так жестоко поступать солдаты цивилизованной нации и как могут офицеры не только одабривать, но даже побуждать к этому. Придет время, и оно уже недалеко, когда вы, господин граф, будете раскаиваться в том жестоком и дьявольском способе, с которым ведется эта зверская война». Подписано: «А Soldier – but no Murderer».

Видно, этот «солдат» не участвовал в индийской кампании против сипаев и не видел, как его соотечественники выжигали бедные деревни и местечки в русских Остзейских провинциях во время Крымской кампании. Он, вероятно, об этом также ничего не читал и не слыхал. Он даже со вниманием не рассматривал свои газетные вырезки, а то бы он увидал в одном из донесений о репрессалиях, предпринятых по поводу убиения гapибaльдийцaми людей нашего ландвера (около Шатильона), следующее замечание нашего артиллериста: «Мы воюем не с французской армией, а – с убийцами».