Так говорил Бисмарк!

«Парижские журналы упрекают Фавра за то, что он обедал у меня, – сказал шеф. – Мне стоило много трудов, чтобы его склонить на это. Но ведь совершенно неловко требовать, чтобы он, поработавши со мною в продолжение каких-нибудь восьми или десяти часов, или голодал бы, как убежденный республиканец, или пошел бы в гостиницу, куда за ним побежит народ, как за известной личностью, и уличные мальчики бегали бы за ним!»

С двух до четырех часов французы опять здесь; их шесть или семь человек, в том числе Фавр и, если я не ошибаюсь, генерал Лефло. За обедом находились в гостях старший сын шефа и граф Дёнгофф.

Вечером я написал еще одно опровержение на телеграмму «Times’a» из Берлина, по которой мы при заключении мира за военные издержки хотим потребовать от французов двадцать панцирных судов, колонию Пондишери и десять миллиардов франков. Я назвал ее грубым вымыслом; едва можно понять, чтобы в Англии могли поверить этому и оно могло бы вызвать опасение. Я указал и на источник, откуда, по всему вероятию, вышел этот вымысел, – именно голову какого-нибудь беспомощного человека в дипломатическом мире, который нам недоброжелателен и интригует против нас.

Вторник, 7-го февраля. Теплая погода. Утром туман, который только в полдень исчез. В Букареште, по-видимому, правительство князя Карла действительно близится к концу. В Дармштадте с пребыванием Дальвигка еще крепко держится старое враждебное империи настроение, и известная интрига продолжает беспрепятственно действовать. Из Бордо телеграфируют ожидавшееся известие: Гамбетта объявил вчера префектам циркуляром, что вследствие уничтожения изданного им избирательного декрета парижскими товарищами он заявил этим последним о своем выходе из членов правительства – это хороший признак: он, вероятно, не чувствует за собою сильной партии, иначе едва ли он ушел бы. В Париже правительство распустило подвижную национальную гвардию (парижские полки).

За обедом были в гостях генерал Альвенслебен, граф Герберт Бисмарк и банкир Блейхредер. Из разговоров нечего занести в дневник, разве то, что шеф большею частью говорил тихо с Альвенслебеном. Я чувствую себя усталым, вероятно, вследствие ночной работы по поводу дневника. Придется прекратить его или составлять покороче. Сегодня заношу только прекрасное дополнение для характеристики деятельности Гамбетты. «Soir» извещает, что спустя несколько дней после последней вылазки парижан во всех не занятых нами селах по приказанию диктатора прибита была публично следующая депеша:

« Трехдневный бой, 17, 18 и 19 , среда, четверг и пятница. В пятницу, в последний день, огромная вылазка; 200 000 человек войска под начальством Трошю направлены на Сен-Клу и через Гаршские высоты. Пруссаки вытеснены из парка Сен-Клу, где происходила страшная резня. Французы подвинулись до акцизных ворот Версаля. Результат: 2000 пруссаков выбыло из строя, все верки их разрушены, пушки взяты, заклепаны или брошены в Сену. Национальная гвардия сражалась в первых рядах». Если Гамбетта говорит так о Париже, где его донесения легко могут быть контролированы, то чего только он не навязал жителям провинции!

Среда, 8-го февраля. Воздух теплый, как и вчера; небо ясное и солнечное. Я устаю все больше и больше, голова у меня тяжела, со мною делаются обмороки, чуть не валюсь с ног. Быть может, это обычная весенняя слабость. Шеф поднялся необыкновенно рано и уже в десять часов без четверти поехал к королю. Незадолго до часа дня приезжал Фавр с целым роем французов: их, должно быть, десять или двенадцать человек. Он вел переговоры с министром, который до этого завтракал с ними. Кроме того, при этом еще присутствовали Денгоф и зять Гацфельда, г. Мультон; последний несколько смелый, но веселый молодой человек.

Вечером шеф обедал со своим сыном у наследного принца, но до этого он был еще некоторое время у нас. Он заметил опять с признательностью, что Фавр не рассердился за его «злобное письмо», но поблагодарил его за него и прибавил, что он, шеф, повторил ему на словах, что он обязан был и расхлебать вместе то, что помогал заваривать. Потом он упомянул о том, что сегодня обсуждалась контрибуция с Парижа, что французы хотели заплатить большую часть ее кредитными билетами и что это для нас могло быть убыточно.

«Какая стоимость того, что они предлагают, этого я не знаю, – сказал он. – Но во всяком случае, им хотелось бы выиграть при этом. Но они должны заплатить все, что было условлено; я не сбавлю ни одного франка». Когда он встал с места, чтобы уйти, он отдал Абекену телеграмму на розовой бумаге и сказал: «Вся суть заключается в этом; я справлюсь без орлеанов, а в крайности и без Людовика».

Четверг, 9-го февраля. Сегодня парижан здесь не было. Поутру я читал прощальную речь Гамбетты французам, сказанную им шестого числа пополудни. Она гласит: