Так говорил Ландау

Представьте себе очень молодого преподавателя. На первой же лекции он заявил студентам: «Меня зовут Дау, я ненавижу, когда меня зовут Львом Давидовичем». Это не помешало ему стать одним из самых уважаемых лекторов. По окончании занятий его ожидала целая толпа студентов, он отвечал на вопросы и часто подолгу беседовал с ними.

Это было общение с людьми, без которого Дау не мог жить. Недаром впоследствии, выводя свою формулу счастья, Дау сделает общение одной из трёх составляющих счастливой жизни, по его подсчётам каждый должен уделять общению с людьми треть времени.

Юрий Румер, друг и соавтор Ландау, писал о нём довольно много. В одной из своих статей он как бы подводит итоги.

«За что же Ландау пользовался такой любовью и таким уважением у учеников, коллег, во всем научном мире? Поражала научная честность Ландау. Он никогда не делал вид, что понимает вопрос или работу, чтобы отделаться фразой, брошенной с высоты своего величия. Правда, близкие товарищи замечали, что иногда он отмежевывается от вопроса замечанием: «Ну, это меня не интересует». Но вскоре оказывалось, что он не забывает заданных ему вопросов. Если вопрос был стоящий, Ландау некоторое время спустя выдавал ответ. Он не старел, вместе с расширением объёма физических знаний рос и совершенствовался его талант».

– У меня не телосложение, а теловычитание, — говорил о себе Дау, считавший себя «активно некрасивым». Он ошибался. Один из его друзей как-то заметил: «Всё дело в том, что Дау нравился интеллигентным женщинам, а ему нравились подавальщицы».

Быть может, его фотография оставила бы вас равнодушными, но стоило ему начать говорить, он преображался. Эти лучистые, огненные глаза, радостная улыбка, приветливость — всё располагало к нему. Добавьте к этому обаяние, которому поддавались все.

Лучше всех описал внешность Льва Ландау профессор Тель-Авивского университета Александр Воронель. В радиоинтервью его попросили рассказать о внешности Дау, он на мгновение умолк, а потом вдруг сказал: «Он был похож на оленёнка. Да, на оленёнка был похож».

Это то единственное слово, которое нельзя заменить никаким другим. Испиши десять страниц, лучше не скажешь. Оленёнок, он и есть оленёнок. В Дау, несомненно, было что-то от Бэмби.

ПРИЗВАНИЕ

Только в физике — соль,

Остальное всё — ноль…

Из гимна студентов физфака МГУ

Когда что-то мешало Льву Давидовичу заниматься физикой, он просто заболевал от огорчения. В студенческие годы он одно время занимался по восемнадцать-двадцать часов в сутки, нажил бессоницу, пришлось обращаться к врачу, который категорически запретил ночные занятия. Надо сказать, что Дау вообще внимательно относился к своему здоровью. В зрелые годы быт был налажен стараниями жены, Коры.

Они прожили вместе четверть века, и это были нелёгкие годы. Кора умела превратить обед в маленький праздник. Она отлично готовила, и кухня у неё сияла чистотой, словом, это была превосходная хозяйка, но главное, она следила за мужем, как за ребёнком. Иначе и быть не могло. Когда он работал, то о еде совершенно забывал. Дау часами не выходил из своей комнаты…

А потом, высоко поднимая ноги, вытягивая носок, размахивая руками и строя немыслимые рожи, он появлялся на кухне. От многочасовых занятий затекали конечности, надо было их размять. В детстве он меня пугал, и я как-то спросила, почему он гримасничает. Он ответил цитатой из «Ревизора»: «Они люди, конечно, учёные, но имеют очень странные поступки, натурально неразлучные с учёным званием. Один из них, например вот этот, что имеет толстое лицо, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу, вот этак. Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно ещё ничего, может быть, оно там и нужно так, об этом я не могу судить…»

Дау держался просто, ему не было нужды напускать на себя важность, его авторитет держался на исключительных работах, на знаниях. И когда речь заходила о том или ином в физике, Льва Давидовича прежде всего интересовало, что он конкретно сделал. Если же ему пытались доказать, что, мол, хотя выдающихся работ у этого субъекта и нет, но зато он очень порядочный, Дау отвечал:

– Нельзя делать научную карьеру на одной порядочности. Это неминуемо приведёт к тому, что не будет ни науки, ни порядочности.

Что же касается тех деятелей, которые недостаток способностей и знаний пытаются заменить важным видом, Дау относился к ним с величайшим презрением и не упускал случая вывести на чистую воду. По его терминологии, это были «кислощенцы», от известного выражения «профессор кислых щей».

Лев Давидович весьма недоверчиво относился к научным сенсациям: «Люди, услышав о каком-нибудь необыкновенном явлении в науке или в жизни, начинают предлагать для их объяснения малоправдоподобные гипотезы. А следовало бы в первую очередь рассмотреть простейшее объяснение — что все это — враньё».

По четвергам, в 11.00, открывая свой семинар, Дау говорил: «Точность — вежливость королей».