Так громче музыка играй победу!

Однако, то ли Григорович, то ли Нилов, или ещё кто из флотских, находящихся на катере вместе с Николаем Александровичем, вероятно, дали понять самодержцу, что командующий флотом должен принять его на борту, а не вскарабкаться на корабль после высочайшего восхождения на оный самодержца всероссийского.

Императорский катер вдруг заложил вираж влево, и явно собирался пристроиться в кильватер катера под флагом Эбергарда.

Андрей понял и принял любезность императора. Приказав быстро пришвартоваться к 'Дерзкому', адмирал взлетел на его борт по трапу, отдал честь флагу эсминца, и пожал руку командира корабля.

— Ну как у вас? Готовы?

— Вроде да, ваше высокопревосходительство, — голос Молоса слегка подрагивал. — Что могли — сделали, но времени мало…

— Ладно, что есть — то есть. Только ночью из боя вернулись всё-таки. Не вибрируйте раньше времени, надеюсь, что и сам государь, и министр со свитой поймут…

— Катер подходит, — меланхолично бросил кавторанг.

— Ну и ладно. Бог не выдаст, император не съест, — адмирал попытался внести толику юмора в предстоящее мероприятие, но удивлённо приподнятые брови командира «Дерзкого» показали, что шутка не удалась.

Вообще-то да: засинонимить монарха со свиньёй из поговорки, весьма рискованная попытка юморить с человеком «на государевой службе состоящим»…

Катер ошвартовался и государь Великой, Малой, Белой, Червонной и прочих «русей» поднялся на борт. Вместе с ещё двенадцатью «паразитами», увешенными эполетами и аксельбантами, которые вот уже который месяц из Ставки мешали России воевать…

Торжественно поздоровавшись с командующим флотом и командиром корабля, император, сопровождаемый свитой, чинно проследовал вдоль строя матросов и офицеров эсминца.

Экипаж корабля, во время этого процесса, не просто «ел глазами», как предписывалось уставом — просто пожирал своими органами зрения шествовавшего мимо них монарха. Казалось, что до конца строя дойдёт только скелет императора в мундире…

Флот продолжал любить царя. И царь это чувствовал. И не преминул закрепить данное чувство в своих далеко не самых последних верноподданных:

— Спасибо, братцы! Низкий вам поклон от всей России за сегодняшний бой!! — Николай не погнушался действительно отвесить поклон перед строем матросов. В пояс. До палубы рукой дотронулся…

— Благодаря вам у России теперь нет противника на Чёрном море! Пусть дрожит Турция, пусть содрогается Германия…

А Андрей уже начинал жалеть о том, что 'Бреслау' на дне. Нет, конечно, теперь самый занюханный дивизион миноносцев способен закошмарить любое корыто под турецким флагом, что сунется в Чёрное море. И этого вполне достаточно, чтобы где-то на протяжении полугода поставить Османскую Империю на колени и заставить выйти из войны. А, значит, и не допустить вступления в идущую мировую бойню Болгарии, что тоже кардинально скажется в положении на фронтах. Потерпеть… Не соваться в Босфор, где можно огрести так же, как и англичане с французами в Дарданеллах в реальной истории… Там турки с берега раздолбали союзный флот, многократно превосходивший по силам нынешний Черноморский в пух и прах. Спрашивается: какого чёрта нужно превращать огромным трудом достигнутые победы в весьма вероятное поражение? И в победу Турции. Которая после этого заключать мир торопиться не будет…

А Николай Александрович уже закончил свою речь, и пошёл чуть ли не панибратствовать с матросами — вытащил из строя явного запасника, и начал общаться с ним 'за жизнь'. На публику, конечно. Чисто пиар — акция…

— Как зовут?

— Гальванёр Михаил Гуляев, ваше императорское величество, — испуганно выдохнул оторванный от строя матрос. — Призван из запаса в сентябре прошлого года.

— Семья есть?

Ну, и так далее: 'задушевная беседа императора с простым матросом'…

С вопросами о семье, детях и прочем, касающемся крестьянского быта.

Что характерно — всё то же самое повторилось и на 'Гневном', и на 'Беспокойном', и на 'Пронзительном'.

Особо умилил Андрея очередной поясной поклон правителя Всея Руси матросам последнего эсминца — ночью им командующий флотом кланялся, днём — сам император. Этак скоро нижние чины начнут считать поклон от адмирала и выше аналогом отдания чести, а штаб- и обер — офицеры таки просто перед ними на колени будут обязаны падать после успешного боя…

Закончилось 'мероприятие' на 'Кагуле'. Всё повторилось, но пришло ещё и время обеда.

И государь пожелал разделить его с командой крейсера.

Слегка охреневший Остроградский распорядился подать пробу.

Понятно, что в тарелку постарались начерпать побольше мясца со дна котла, что поснимали с поверхности того же котла побольше жирка…

Николай Александрович погрузил ложку в миску, слегка перемешал, зачерпнул варево и, отправив в рот, принялся жевать. Кагульский (кагуловский?) кок с напряжением и потенциальным ужасом смотрел на монарха…

— Борщ хорош, братец, — наконец произнёс самодержец. — Но вот только лаврового листа жалеешь. Не чувствую. Но к раздаче обед одобряю.