Так громко, так тихо

Наколдовав себе чай, шоколад с инжиром и песочное печенье (до реинкарнации я была славным хомячком, но потом создатели надо мною посмеялись – послали линьку, увеличили в размерах, оставили вредные привычки: спать, есть, пищать на хозяев и бегать по дефективному колесу), подтянув колени к груди, я смотрю серию за серией, сезон за сезоном, чтобы сегодняшний день казался длиннее, чтобы завтрашний наступил чуть позже.

Маг и чародей, дрессировщик и укротитель короткой стрелки – я обманываю время, наслаждаясь а капелла храпящих соседей и скрипящих колодок потрепанного такси во дворе. Покоем упиваюсь, не испорченным дробью сточных политических новостей. Вкушая блаженство мнимой свободы, теряю имя и форму.

Три часа утра.

Из всех пластиковых окон пятиэтажного дома мое окно единственно желтое. Сторожит ночь. Встречает рассвет. Сбивчивые мысли обволакивают уставшее сознание: деревянные окна куда наряднее, коричневые рамы, прямоугольные форточки, ржавые шпингалеты, ажурный тюль, фиалки кремовые, фиалки синие, фиалки розовые, между стеклами – лебеди-оригами, паутина и сухие листья.

* * *

Пять часов утра. Утра. Часов. Пять.

Сутулые фонари постепенно снимают с себя полномочия. Смешивая оттенки, накладывая виньетку и крупное зерно, дворники у подъездов пишут метлами репродукции Ван Гога. Пустынный перекресток пересекает поливомоечная машина. Слышен фантомный глас отступившего океана, раскатистое пение доисторических китов. Я представляю бескрайний подводный лес, невесомо парящие шапки медуз и ленты черной растительности, колышущейся в низовых течениях. Многовековую бессловесную безмятежность. Плавное оседание. Редкие лучи сквозь облака плещущихся волн. Таким было шестое утро мира?

Незаметно для себя самой я погружаюсь в промозглый сон.

Во сне том – коридоры, лабиринты и двери, за которыми волки с галстуками рвут загнанного оленя.

Среда

В шесть утра гремит будильник.

Я резко просыпаюсь с мыслью: проклятая работа.

Чищу зубы с мыслью: проклятая работа.