Так крошится печенье

— Конечно. — Девон отвернулся к окну. — Трудно поверить, что у меня теперь есть семнадцатилетняя дочь. Я всегда мечтал, чтобы Норена жила со мной. Отобрав ее у меня, Мюриэль поступила очень жестоко. Этого я никогда не мог ей простить. Я делал все, чтобы найти Норену, но мои усилия были тщетны. Поиски продолжались более пяти лет, потом я сдался. Я выкинул из головы мысли о ней. — Он опустил глаза и стал разглядывать свои руки. — Было бы так интересно наблюдать, как она взрослеет. А теперь у меня вот так, сразу, появилась взрослая дочь, у которой свои представления, свой образ жизни, но я о них ничегошеньки не знаю. — Он перевел взгляд на поднявшегося с кресла Террелла. — Вы ведь ничего не знаете о ней, капитан, да?

— Только то, что рассказал вам, — ответил Террелл и достал из бумажника фотографию Айры Марш, которую Эдрис подложил в спальню Мюриэль. Террелл протянул фотографию Девону. — Ваша дочь. Поздравляю. Я бы сказал, она стоит того, чтобы ее долго ждали.

Девон жадно вгляделся в фотографию:

— Да… вылитая мать! Какой адрес у Эдриса?

Террелл дал ему адрес и телефон Эдриса:

— Может, вам стоит прежде позвонить Эдрису, мистер Девон, и дать ему знать о ваших намерениях.

Взгляд Девона снова устремился на фотографию.

— О моих намерениях? Они же очевидны. Я хочу, чтобы Норена вернулась домой.

Алджир сразу узнал ее по фотографии, которую Эдрис ему показывал. Она сидела на деревянной скамье конечной остановки автобуса, зажав коленями руки и уставившись на масляное пятно, оставленное отъехавшим автобусом.

Хотя Алджир основательно нарушил график, он остановил машину в нескольких ярдах от девушки и, откинувшись на сиденье, некоторое время изучал ее. По фотографии он знал, что она привлекательна, но не ожидал обнаружить в ней столько возбуждающей чувственности. Однако жесткая линия рта и поза, в которой она, ссутулясь, сидела на скамейке, подсказала ему, что эта раньше времени созревшая юная особа относилась к числу тех, кто смотрит на мужчин его возраста как на старозаветных зануд, чья красивая внешность, обаяние и опыт ничто в сравнении с наглостью и бьющей ключом энергией какого-нибудь нечесаного оболтуса ее лет.

Алджир боялся молодых. Он завидовал их жизнеспособности и страшился их высокомерия. Ширмой, скрывавшей его ограниченность, была его приятная наружность и шарм, которыми, он знал, не завоюешь молодых.

Недовольно передернув плечами, он вышел из машины и направился к девушке.

— Привет, Айра, — сказал он, остановившись перед ней. — Давно ждешь?

Она встала, лениво оглядела его с ног до головы, не упустив ни одной детали его одежды, которая вызвала у нее презрительную усмешку, что окончательно разозлило Алджира.

— Чересчур давно. Ты опоздал, — сказала она, отводя от него взгляд.

Любое критическое замечание неизменно приводило Алджира в бешенство. Кровь бросилась ему в лицо, и он с трудом подавил в себе желание ударить ее. Ворча, он повернулся и пошел к «бьюику».

Когда девушка села рядом, он завел мотор, и машина двинулась к дому Эдриса.

Айра закурила и, выпуская дым через ноздри, заметила:

— А я думала, у нас сжатый график. Что с тобой стряслось? Проспал?

— Закрой свой рот, — рявкнул Алджир. — Когда ты со мной, говорю я, а ты слушаешь. Ясно?

Она склонила голову набок и посмотрела на него:

— Не думаю, что ты можешь сказать что-то стоящее. И все же, если это льстит твоему самолюбию, я попытаюсь.

— Заткнись, — прорычал он сквозь стиснутые зубы. — Я не намерен выслушивать подобное от такой соплячки, как ты.

— Да ну? А от кого намерен?

— Я сказал, заткнись, ты, сучка, пока я сам тебя не заткну.

— А я-то думала, этот допотопный перл вышел из моды вместе с Полом Мюни. Ты что, часто ходишь в кино?

С потемневшим от злобы лицом он грязно выругался, рассчитывая этим смутить ее. Но Айра искренне развеселилась.

— Это потрясающе! — воскликнула она. — Ты просто музейный экспонат.

Он газанул и, кипя от ярости, сосредоточился на дороге, пытаясь игнорировать ненавистную ему девчонку. Она посмотрела на его перекошенное лицо и зло сжатые губы и равнодушно пожала плечами. Айра никогда не боялась мужчин. Она знала, как за себя постоять. Девушка часто размышляла о том, что могло бы ее напугать, и, проанализировав свои чувства, пришла к выводу, что по-настоящему ее страшат только две вещи: бедность и старость. Остаться бедной и постареть — вот две реально существующие опасности, которые действительно пугали ее. Больше ничего… И конечно же не этот здоровенный шут гороховый с красной от злости рожей, что сидит рядом с ней.

Когда они наконец доехали до дома Эдриса, Алджир, не глядя на нее, процедил:

— Возьми сумку на заднем сиденье и выкатывайся.

Она вышла из машины, подхватила сумку и, обернувшись, сказала:

— Мне, конечно, плевать, но ты бы, папаша, поберег здоровье. В твои годы вредно так кипятиться, удар может хватить.

И, вихляя задом, направилась к подъезду, высокомерная и уверенная в себе.