Так кто же открыл Америку?

В свое время финикийцы узнали от греков, что на далеком западе, где море соединяется с океаном узким проливом, лежит удивительная страна, откуда привозят дорогие металлы — олово и серебро. Финикийцы поплыли туда — и завязали отношения с иберами. На Пиренейском полуострове возник Кадис — западный форпост финикийской державы. Позже важным торговым пунктом их стала Сицилия, вслед за ней появились фактории на Сардинии и Корсике. А в IX веке до нашей эры возник Карфаген, сыгравший огромную роль в дальнейшей истории Средиземноморья. Порт, верфи, лес мачт, разноязычная речь — все делало город крупным морским центром античного мира. Улучшалось качество судов, финикийцы старательно собирали сведения о далеких землях…

В VI веке до нашей эры Египет стал постепенно терять былое могущество на Ближнем Востоке и в Африке. Все чаще порты государства открывались для греческих кораблей. В Средиземноморье зарождалась новая морская сила — греки. Желая поднять престиж страны, фараон Нехо II приказал финикийским мореходам, находящимся у него на службе, обогнуть с юга Африканский континент. Это было великим подвигом древних. Рассказ Геродота сохранил для потомков удивительные подробности беспримерного плавания. Известно науке и о походе карфагенского адмирала Ганнона к берегам Гвинейского залива, и об экспедиции Гамилькона к Оловянным островам — в Британию. Побывали финикийцы и на Азорских островах…

…Штормы не редкость в этом районе Атлантики. Громадные и пенистые мутно-зеленые валы обрушиваются с невероятной силой на берег, дробя и разрушая скалы, размывая песок… «В ноябре 1749 года, после нескольких дней шторма, была размыта морем часть фундамента полуразрушенного каменного строения, стоявшего на берегу острова Корву. При осмотре развалин найден глиняный сосуд, в котором оказалось множество монет. Вместе с сосудом их принесли в монастырь, а потом раздали собравшимся любопытным жителям острова. Часть монет отправили в Лиссабон, а оттуда позднее патеру Флоресу в Мадрид…»

Так рассказывал об удивительной находке шведский ученый XVIII века Подолин в статье, напечатанной в издании «Гетеборгский научный и литературный коллекционер» и снабженной таким подзаголовком: «Некоторые замечания о мореплавании древних, основанные на исследовании карфагенских и киренских монет, найденных в 1749 году на одном из Азорских островов».

«Каково общее количество монет, обнаруженных в сосуде, а также сколько их было послано в Лиссабон, неизвестно, — продолжает Подолин. — В Мадрид попало девять штук: две карфагенские золотые монеты, пять карфагенских медных монет и две киренские монеты того же металла… Патер Флорес подарил мне эти монеты в 1761 году и рассказал, что вся находка состояла из монет такого же типа. То, что они частично из Карфагена, частично из Киренаики, — несомненно. Их нельзя назвать особо редкими, за исключением золотых. Удивительно однако то, в каком месте они были найдены!»

Да, клад североафриканских монет обнаружили на одном из Азорских островов, расположенном на пути между Старым и Новым Светом. Сам по себе факт примечателен. И не удивительно, что на протяжении едва ли не двух сотен лет его достоверность оспаривалась. Бельгиец Мее в интересной книге об истории Азорских островов считал находку явным вымыслом «ввиду отсутствия каких бы то ни было поддающихся проверке фактов». Но временное отсутствие достаточных доказательств еще не дает права отрицать исторический факт, и крупнейший географ своего времени Александр Гумбольдт нисколько не сомневался в подлинности факта, о котором сообщил Подолин, снабдивший, кстати, статью изображениями найденных монет (надо думать, они и сейчас хранятся в какой-нибудь шведской нумизматической коллекции). Мее намекает на то, что Флореса ввели в заблуждение. Но с какой целью? Для чего нужен был такого рода подлог? Для славы? Сомнительно.

Энрике Флорес был выдающимся испанским нумизматом, авторитет его велик и по сей день — его нельзя обвинить в неопытности и недобросовестности. Нашлись и такие, кто просто-напросто утверждали, что монеты украдены в Лиссабоне у одного из коллекционеров, а историю с кладом на Корву придумали для сокрытия преступления. Но это уже слишком! Подобный метод, как справедливо отмечает Р. Хенниг, вообще может положить конец любым исследованиям в области древней истории, поскольку не исключена возможность обмана при любых археологических раскопках. Отметает эту версию и самое простое рассуждение: зачем понадобилось красть именно такие мелкие монеты — ведь из девяти штук только две были золотыми! Никакой «приличный» вор никогда не стал бы рисковать ради подобной мелочи. Наконец, подлинность находки может быть доказана еще и тем, что в то время, то есть в середине XVIII века, ни один мошенник не смог бы правильно подобрать столь прекрасную серию карфагенских монет, относящихся к весьма ограниченному временному периоду — 330–320 годам до нашей эры.