«…Тем временем в кабинет И. В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.
— Что будем делать? — спросил И. В. Сталин.
Ответа не последовало.
— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, — сказал нарком.
— Читайте! — сказал И. В. Сталин.
Я прочитал проект директивы. И. В. Сталин заметил:
— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем…»
Крайне сомнительно, что Сталин мог вечером 21 июня говорить о мирном исходе назревающего конфликта. Прежде всего, у него уже не было никаких дипломатических механизмов для разруливания создавшейся ситуации. Гитлер отказался принять Молотова в Берлине, а встреча Молотова с Шуленбургом, состоявшаяся перед самым приходом в Кремль Жукова и Тимошенко не дала никаких результатов. Вот как описывает эту встречу в своих мемуарах Бережков:
«Тем временем в Москве в половине десятого вечера 21 июня народный комиссар иностранных дел Молотов по поручению Советского правительства пригласил к себе германского посла Шуленбурга и сообщил ему содержание советской ноты по поводу многочисленных нарушений границы германскими самолетами.
После этого нарком тщетно пытался побудить посла обсудить с ним состояние советско-германских отношений и выяснить претензии Германии к Советскому Союзу. В частности, перед Шуленбургом был поставлен вопрос: в чем заключается недовольство Германии в отношении СССР, если таковое имеется?
Молотов спросил также, чем объясняется усиленное распространение слухов о близкой войне между Германией и СССР, чем объясняется массовый отъезд из Москвы в последние дни сотрудников германского посольства и их жен.
В заключение Шуленбургу был задан вопрос о том, чем объясняется „отсутствие какого-либо реагирования германского правительства на успокоительное и миролюбивое сообщение ТАСС от 14 июня“. Никакого вразумительного ответа на эти вопросы Шуленбург не дал».
Кроме того, всего за несколько часов до этого Сталин дал генералу Тюленеву указание о срочном приведении системы ПВО московского военного округа в состояние повышенной боевой готовности. А ведь Москва от границы находилась на расстоянии около тысячи километров, и трудно было бы ожидать, что «провокации» немцев начнутся с бомбардировки советской столицы. После всего этого говорить о возможности мирного исхода дела было бы просто бессмысленно. Если, конечно не считать, что Сталин был психически ненормальным человеком. Так что очень похоже, что намеренно наговаривает маршал на Сталина напраслину.
Другое дело, что, скорее всего, первый вариант директивы Генштаба отклоненный Сталиным, как это и было уже 18 июня, предусматривал объявление всеобщей мобилизации, а этого пока неспровоцированная агрессия Германии не стала юридическим фактом, Иосиф Виссарионович допустить не мог.
Поэтому Сталин настаивает на директиве, предусматривающей приведение войск лишь в тактическую боевую готовность для ведения ограниченных приграничных боев, которые как военное, так и политическое руководство страны и ожидало на начальном этапе войны: