Так ли плохи сегодняшние времена?

Тут вошла миссис Джервис — она подслушивала под дверью. Войдя, она разразилась смехом.

— Ну и ну! — говорит она, отсмеявшись. — Можно только порадоваться, что я уже стара. Тебе бы сюда моих тогдашних бедовых парней — не сидела бы повесив нос.

— Не смейтесь надо мной, дорогая миссис Джервис, — отвечаю я. Правду сказать, я на нее немного сердилась.

— Ничего, душечка, — говорит она, — я для тебя придумала новую игру. Он увидит тебя, цветик мой, в постели — увидит твои чудные, маленькие, белые шарики, такие трепетные… — и начала стягивать платок с моей груди.

— Фу, миссис Джервис, — говорю я, — я из-за вас краснею! — И в самом деле, она вогнала меня в краску.

А она продолжает: — Я знаю, ты нравишься сквайру. Хоть он и робок, но уверена, в жилах у него течет горячая кровь, и он не успокоится, пока своим теплом не поделится с тобой, мой ангелочек. Прошлой ночью я слышала, как он топтался у нашей двери, проверяя, не открыта ли она, и нынче я не стану ее запирать. Ручаюсь, он сделает вторую попытку, и если так, мы будем наготове. Я сперва прикинусь спящей, а потом разыграю обморок, и ты останешься нагишом в полном его распоряжении. Если он и тут оплошает — чума забери всех молодых сквайров!

— Что же, миссис Джервис, — говорю я, — вы хотите, чтобы я во второй раз сдуру поддалась и осталась ни с чем?

— Ни с чем? — говорит она. — Не допусти, Пресвятая Заступница! Ты же знаешь, у него пропасть денег и всякого барахла, и, если ты его разогреешь, дашь волю его рукам, он ничего для тебя не пожалеет, а если вообразит, что взял тебя против воли, ничего ты от него не получишь.

— Нет уж, миссис Джервис, так не пойдет, — отвечаю я. — Матушка не раз мне говаривала (вы же, мадам, в самом деле так говорили), что в дни ее молодости мужчины частенько что ночью давали, то утром забирали назад. Нет-нет, миссис Джервис! Мне нужно постоянное содержание и крыша над головой для меня и всех моих наследователей, на всю оставшуюся жизнь — и на меньшее не соглашусь, не будь я Шамела!

И я прищелкнула пальцами[25].

Четверг, полночь.

Мы с миссис Джервис в постели; дверь отперта, на случай, если хозяин захочет войти… Боже! Я слышу, он входит в дверь. Я пишу в настоящем времени, так это называет пастор Вильямс. В общем, хозяин забирается на кровать между нами — мы обе притворяемся спящими — и кладет руку мне на грудь. Я, будто во сне, берусь за нее и крепко прижимаю к себе, а потом делаю вид, что просыпаюсь[26]. Едва открыв глаза, я испускаю громкий крик, призывая на помощь миссис Джервис, она, как я, притворяется, что только-только проснулась; затем мы обе начинаем — она вопить, а я вовсю царапаться. Как следует поработав пальцами (и не особенно заботясь о том, за какие части тела его хватаю), я изображаю обморок.

— О сэр! — восклицает миссис Джервис. — Что вы наделали! Вы убили бедняжку Памелу! Смотрите, она умирает, умирает!

Нелегко бывает сохранять спокойствие, когда из твоей груди рвется неудержимый смех.

Бедняга Буби, до полусмерти перепуганный, соскочил с кровати и присел на краешек, в одной рубашке, бледный, весь дрожит. Все было видно, потому что светила луна, а я лежала с открытыми глазами, закатив их под лоб. Миссис Джервис принялась хлопотать вокруг меня с лавандовой водой и нюхательной солью. Продолжалось это добрых полчаса; наконец, решив, что достаточно выдержала свою роль, и чувствуя, что лежать неподвижно больше не в силах, я начала понемногу приходить в себя. Все это время сквайр сидел, не говоря ни слова, сам едва не в том состоянии, какое я разыгрывала; заметив, что я подаю признаки возвращения к жизни, он упал на колени и вскричал:

— О Памела! Бедная оскорбленная дева, простишь ли ты меня? Небом клянусь, когда бы не твои чу́дные груди, я бы не признал, мужчина ты или женщина. Прошу тебя, обещай меня простить! Ну скажи: «Я тебя прощаю!»

— Идите вы к черту! — проговорила я.

— Ах так? — воскликнул он. — Ну тогда и ты иди к черту, неблагодарная тварь! Хотел бы я никогда не видеть твоей наглой физиономии!

И с этими словами выбежал из комнаты.

Поистине, робкие молодые влюбленные порой ведут себя на редкость глупо!

Едва он, по нашим расчетам, ушел достаточно далеко, чтобы нас не слышать, обе мы разразились хохотом.

— Ну, — сказала мне миссис Джервис, — никогда не случалось мне видеть, чтобы женщина так отменно сыграла свою роль! Но в следующий раз лучше его не останавливай: он такой трус, что, пожалуй, дальше обжиманий не пойдет!

— Уверяю вас, — отвечала я, — он не так уж робок: руками он действовал очень даже бойко, да и я не лежала сложа руки, так что оба мы вполне друг дружку поняли.

Пятница, утро