Так они жили

Девочка начала не на шутку тревожиться. Но ей удалось поймать пялечницу Машу. Маша не была сплетницей, и ее можно было спросить, что с Аскитреей; та ее успокоила, что Калька здорова и очень торопится дошивать платок для Аглаи Григорьевны, которая должна послезавтра уехать. Это двойное известие доставило Жене большое удовольствие. Не то что она боялась тетки, но чувствовала себя в ее присутствии как связанная, так что скорый отъезд Аглаи Григорьевны не мог ее не порадовать. После этого она успокоилась, спустилась в сад, поиграла с Надей в волан, потом в куклы, причем Надина немка, очень хладнокровная и ко всему равнодушная особа, тоже на этот раз ласковее на нее поглядывала.

Детей отправили спать. Женя, последнее время спавшая в мезонине, ожидала с нетерпением вечера, уверенная, что Каля к ней придет и она с ней обо всем поговорит. Долго лежала она в постели, поджидая девушку, и начала уже терять всякую надежду, как вдруг дверь скрипнула и на пороге появилась высокая фигура Аскитреи.

— Каля, милая, что же это ты меня забыла? Ни вчера, ни сегодня я тебя не видала!

— Некогда было, — непривычно сурово отвечала девушка. — И теперь-то на минутку забежала. Придется всю ночь сидеть, платок Аглае Григорьевне дошивать. Вдруг заторопили, а в нем работы-то больше чем за целым платьем… 120 паутинок надо сделать, и чтобы больше четырех раз узор не повторялся. Такой приказ вышел. Еще такие три платка, так, кажется, и ослепнуть можно.

— А тебя, Каля, за меня не бранили? Ты прости, что я тебя выдала… И сама не знаю, как с языка сорвалось. — И девочка притянула к себе Аскитрею за руки и крепко поцеловала ее.

— Полноте, моя золотая, напрасно тревожились, целовала ей руки девушка. — Кальку берегут… Кто сумеет такие паутинки делать? Кто узор составит? Вот Кальку и не бьют, и ругают-то не очень. Стану плакать — так глаза заболят, а глаза у меня золотые, для барской работы нужные.

— А что Настя?

— Настя-то? Ничего. Дедушка постегал маленько… А вот Мишке так досталось. Не уберегла крестника Мария Анемподистовна. Григорий-то Сергеевич возьми да и донеси, что ракеты-то еще спрятаны. А Мишка-то их перепрятать успел. Ну и досталось на орехи. Сам барин приказал отодрать как сидорову козу. Так ему и нужно, пересказчику.

— А мне его жаль… И зачем это, Каля, у нас все бьют да секут?

— Что вы, барышня золотая, у нас еще благодать. Вот у тетеньки Аглаи Григорьевны, увидите, как над людьми-то измываются! Ах, батюшки, чего я, дура, болтаю! — опомнилась Каля и проворно встала. — Надо идти работать.

— Подожди, Каля, милая, разве мы поедем к тетеньке? Вот уж не хотелось бы!

— Не знаю… Я ничего не знаю. Отпусти меня, барышня, золотая… Брильянтовая ты моя! — не удержалась девушка от слез и крепко обхватила Женю за плечи.

— Каля, ты что-то скрываешь? И все сегодня такие странные? Скажи мне, скажи, что случилось? Уж не утопилась ли Настя?

— И все-то, все-то она о людях горюет, а сама… Горюша, горе горькое, — совсем уж расплакалась Аскитрея и, несмотря на строгие запреты няньки, открыла тайну, которую так тщательно скрывали от Жени…

Девочка сперва ничего не понимала. Она не могла себе представить, что родители, едва увидевшись с нею, снова отдадут ее в чужие руки: но если бы это и случилось, то почему Каля приходит в такое отчаяние?

— Ведь ты сама говоришь, что весной тетка привезет мне гувернантку, и я вернусь с ней домой! Ну, что же… Если я дома всем так надоела, постараюсь ужиться с тетей.

Девочку больше всего огорчала мысль, что она дома лишняя и от нее хотят избавиться.

— Матушка ты моя, барышня золотая! Да ведь до весны-то сколько времени? Больше полугода будет. Истоскуешься ты… Хоть бы няньку с тобой отправили. Да нет, ведь маменька только заикнулась, так этот аспид говорит: мне ваших балованных прислуг не надобно. Немало у меня челяди, есть кого к Жене приставить. У, ехидная, знает, как допечь!

— Я буду во всем ее слушаться. Буду молчать: слова не скажу, ей нельзя будет, не к чему будет придраться.

— Не к чему? Она найдет! Послушали бы вы, что ее прислуга рассказывает. Барышня, Женюшка, знаете, что я придумала? Притворитесь завтра больной: ну, глазки натрите, не кушайте ничего. Ей ждать надоест, она и уедет.

— Нет уж, что же, — уныло проговорила девочка. — Ехать так ехать. Может, тетка увидит, что я не такая уж дурная, как здесь думают, и будет со мною подобрее.

— Давай Бог, давай. Как бы, кажется, не быть доброй к этакой голубке кроткой. А я вам, барышня, стану гостинцы посылать. Ведь наши мужики с обозом в город мимо тетенькиной усадьбы ездят. Ну, я чего-нибудь и пришлю — через Степу, тетенькиного фулейтора [14]. Он отчаянный, ничего не боится, передаст все. Коли вам что будет нужно, вы его найдите и скажите: тебе, мол, Калька велела меня слушаться, — он все сделает.

Мысль о помощи со стороны форейтора Степки, казалось, очень утешила Кальку, и дальнейший их разговор велся уже не в таком безнадежном тоне.

А на другой день, когда мать сообщила Жене о том, что она едет к тетке погостить, то была даже огорчена, что девочка не выказала ни удивления, ни горести.