Так откуда у нас взялись варяги?

   Ничего лучшего Бушков не нашел для этой цитаты, как сравнить ее с «1 сентября 1939 года, когда «коварные поляки» напали на радиостанцию в немецком городе Глейвице», то есть с пропагандой Геббельса. Между тем, при желании тут можно найти несколько интересных моментов. Во–первых, ни одна история не сохранит полный перечень никчемных «купцов», я думаю, для того, чтобы мы поняли, что все они «русские». Во–вторых, все так называемые «русские» имена ни что иное, как имена еврейские. В третьих, это как же Дмитрий, будучи «русским» и практически в осаде, «пригласил купцов», находящихся не только «за линией фронта», но и вообще на краю земли, в глубочайшем тылу своего противника? А вот, если Донской — казак–разбойник, то эти пресловутые «купцы» находятся в тылу его войска и как раз и являются его потенциальными покупателями рабов. И этой своей «геббельсовой пропагандой» он только рекламировал свой будущий товар и себя — его владельца. Попросту, хвастается будущим своим владением.

   Дальше в лес — больше дров, как говорится. Иеромонах Даниил служит в Орде. Он почему–то ссорится с Дмитрием Донским, как будто тот действительно казак–разбойник («татарин»), а не русский князь. Ибо русскому князю никак не достать ордынского иеромонаха в Орде для «ссоры». Затем Даниил покидает Орду и обосновывается в Московии, и начинает призывать русских князей объединиться против Орды. Будто это Сергий Радонежский, а не ордынский иеромонах. Далее Бушков выражает надежду следующего содержания: «Логично будет предположить, что Даниил, известный своей несгибаемой антиордынской позицией, окажется при Дмитрии Донском, когда тот двинется на Мамая. Однако происходит фантастический вираж, которому историки до сих пор не могут подыскать вразумительных объяснений, — потому что увязли в плену классической версии. Когда полки приходят на Куликово поле, Даниил вдруг обнаруживается в стане… великого литовского князя Ольгерда, союзника Мамая, идущего на подмогу «татарам»! (Ольгерд немного опоздал и, узнав о поражении Мамая, благоразумно отступил). Так кто же был Ордой? Если признать, что Дмитрий Донской, поведение Даниила как раз логично и вполне объяснимо…» Только Бушков на этом и останавливается, не объяснив нам, как и чем именно это «вполне объясняется»? «Объяснимо», и точка, а дальше — совсем о другом, к чему я и перейду вскоре.

   Между тем Дмитрий Донской, будучи русским князем, как я уже написал, не мог ссориться с ордынским иеромонахом: для него это очень далеко ходить в Орду и ссориться там с «чужим» иеромонахом. Так что придется признать, что Донской — атаман казаков–разбойников, «ордынец», «татарин» и так далее по порядку представитель московских врагов. А Мамай — совсем русский, москвитянин, который настоящим москвитянином для историков так и не стал, остался чудью белоглазой. Хотя и чудью волею историков он перестал быть. И ему на помощь идет Ольгерд, так как он тоже чудь. Об этом даже сегодня никто не будет спорить. Наверное, для иеромонаха Даниила Ольгерд оказался ближе, так что он не попал к Мамаю. Но это же — одно и то же? Вы согласны? Поэтому к моей версии не надо ставить «глубокомысленное многоточие», «догадайся, мол, сама», «вполне объяснимо»!

   А еще дальше в лес, у Бушкова еще больше «дров»: «Между прочим, в воинстве Дмитрия, оказывается, есть и… разбойники. Основание? Цитирую «Повесть»: «…некий муж, именем Фома Кацибей, разбойник, поставлен был в охранение великим князем на реке…». Князья, значит, с Дмитрием не пошли, а вот разбойники пошли. Интересно. А вот Мамая, кстати, сопровождают не «разбойники», а князья и бояре…»

   Сказав все это, Бушков вновь остановился, опять заставил нас отгадывать неотгадываемую загадку. Наподобие: «зеленое, длинное, висит в гостиной и пищит» (селедка). Которая зеленая потому, что покрасили, висит потому, что повесили, а пищит, чтоб труднее отгадать. Но это же явное: Дмитрий нападает на будущие московские земли в качестве казака–разбойника, а Мамай — русский князь, обороняется, притом великий князь, так как с ним идут не только бояре, но и простые князья. Кацибей же, я думаю, стал впоследствии знаменитым Кочубеем, «принадлежавший к богатой семье, владеющей огромными земельными наделами с крепостными крестьянами на Левобережной Украине».

   И уж в самой тайге — сплошь «дрова»: «И, наконец, вот что говорится о Мамае: «Безбожный же царь Мамай, увидев свою погибель, стал призывать богов своих…» Знаете, каких? Ну, Магомета, конечно. Однако Магомет на самом последнем месте… «…богов своих: Перуна и Салавата, и Раклия, и Хорса, и великого своего пособника Магомета». Вот так. Отчего–то Мамай призывает старых богов, и Перун с Хорстом — уж точно славянские… Кто такой Салават, мне попросту неизвестно — но уж никак не мусульманский святой… А Раклий, по некоторым сведениям, — другое имя Самаргла, а Самаргл опять–таки языческий бог Древней Руси».